Рекс Стаут - В лучших семействах
Когда же я все-таки их покинул, случилось это не по моей вине. Следуя по Второй авеню в районе 70-х улиц, я притормозил на красный свет одновременно с полицейской машиной, по правую сторону от нее. Сигнал светофора уже менялся на зеленый, когда полицейский высунул из окна голову и крикнул мне:
— Остановитесь у тротуара!
Польщенный вниманием, как и любой другой водитель на моем месте, я повиновался. Патрульная машина стала рядом, полицейский вылез и с ходу изобрел еще более оригинальную фразу:
— Предъявите ваши права.
Я достал водительское удостоверение.
— Да, мне сразу показалось, что я узнал вас. — Он вернул мне удостоверение, обошел вокруг капота моей машины, открыл дверцу с противоположной от меня стороны, устроился на соседнем сиденье и выпалил:
— Поехали в Девятнадцатый участок. Шестьдесят седьмая улица восточнее Лексингтон-авеню.
— Можно и туда, — согласился я. — Хотя лично я предпочитаю Бруклинский ботанический сад, особенно сейчас, на пасху. Давайте бросим жребий.
Он и ухом не повел.
— Ладно, Гудвин, не старайтесь. Я знаю, что вы за словом в карман не лезете, да и вообще наслышан, что вы за штучка. Поехали!
— Приведите любой довод — хороший или плохой. Если вы не против, конечно?
— Какой еще довод! Час назад по радио передали, что вас следует найти и задержать. Почем я знаю, может, по случаю пасхи, вы подбросили младенца к церковным ступенькам?
— Да, вы правы, — согласился я. — Поедем, заберем его.
Я тронул машину с места, сопровождаемый почетным эскортом. Место назначения, отделение полиции 19-го участка, было мне уже знакомо. Именно там мне однажды выпало счастье провести изрядный кусок ночи в оживленной беседе с лейтенантом Роуклиффом, нью-йоркским Коном Нунаном.
Доставив меня в участок и предъявив сержанту, баловень судьбы, нашедший и задержавший самого Арчи Гудвина, сделал следующее заявление. Оказывается, его звали не Джон Ф.О'Брайен, а Джон Р.О'Брайен. А важно это потому, объяснил он сержанту, что в прошлом году один из его выдающихся подвигов ошибочно приписали Джону Ф., так что с него хватит — он и сам не прочь насладиться лаврами за задержание разыскиваемого беглеца от правосудия. Закончив свою речь, он пожелал мне приятного времяпровождения и отчалил. Тем временем сержант позвонил по телефону. Повесив трубку, он взглянул на меня уже с меньшим равнодушием.
— Вас требует Вестчестер, — возвестил он. — Вы сбежали с места преступления и уклоняетесь от расследования. Хотите исповедоваться?
— Не особенно, хотя не сомневаюсь, что это было бы Забавно. А что случится, если я откажусь?
— Человек из Вестчестера уже в городе. Несется сюда на всех парах, чтобы забрать вас.
Я покачал головой.
— Я буду биться, как загнанная крыса. У меня четырнадцать адвокатов, и все предупреждены. Десять против одного, что у него нет ордера. Такие дружеские услуги не в моем вкусе. Похоже, вы влипли, сержант.
— Ой, как напугали! Если у него не окажется ордера, я отошлю вас в городское управление, а там уж разберутся.
— Да, — признал я, — тогда вы выйдете сухим из воды. Но, если желаете, могу избавить вас от лишних хлопот. Свяжитесь по телефону с вестчестерским прокурором и позвольте мне поговорить с ним. Я готов даже заплатить за звонок.
Сначала эта мысль его не вдохновила, но потом чем-то приглянулась. Видно, он передумал после того, как сообразил, что может оказаться причастным к расследованию самого громкого убийства месяца. Конечно, пришлось еще его поуламывать, но после того как я сообщил, что окружной прокурор сейчас пребывает в рэкхемовской резиденции, и дал номер телефона, сержант сдался. И позвонил. Правда, подстраховался. Сказал, что хотел только предоставить окружному прокурору возможность, если тот пожелает, конечно, переговорить с Арчи Гудвином. Тот пожелал. Я обогнул заграждение, подошел к столу и взял трубку.
— Мистер Арчер?
— Да! — проревела трубка. — Это совершенно…
— Минуточку! — решительно прервал я. — Как бы вы ни охарактеризовали мой проступок, я берусь удвоить силу ваших выражений. Так вот: это возмутительно! Чудовищно! Ни в какие ворота не лез…
— Вам было приказано оставаться на месте, а вы улизнули! Вы сбежали с места…
— Мне вовсе не приказывали оставаться. Вы спросили, остановился ли я у Лидса, а я ответил, что там моя сумка, и вы сказали, что мы продолжим сегодня, на что я ответил, что да, непременно. Если бы я остался у Лидса, мне позволили бы поспать семь часов. Я же решил использовать эти законные часы по своему усмотрению, и они еще не истекли. Впрочем, вы мне кое-что напомнили. Выбирайте: либо я сейчас перехвачу что-нибудь на завтрак и, заморив червячка, приеду к вам сам, без сопровождения, либо же упрусь рогом и тогда ваш посланник изрядно попотеет, чтобы вытащить меня за пределы города. Вот, кстати, и он, легок на помине.
— Кто?
— Ваш человек. Входит в дверь. Если надумаете и захотите увидеть меня сегодня, велите ему не таскаться за мной. Я от этого робею.
Молчание. Потом:
— Вам было сказано — не уезжать из округа.
— Ничего подобного.
— Ни вас, ни Вульфа не было дома в одиннадцать часов… или вы уклонялись от встречи с моим человеком.
— Я был на пасхальном шествии.
Опять молчание, теперь более затянувшееся.
— В котором часу вы приедете? Сюда, в Берчвейл.
— Пожалуй, к двум поспею.
— Мой человек там?
— Да.
— Передайте ему трубку.
Что ж, это уже было вполне приемлемо. Пока все шло как по маслу, за одним лишь исключением. После того как вестчестерский сыщик завершил телефонные переговоры, и мы сошлись на том, что я поеду сам, сержант великодушно заявил, что счет оплатит полицейское управление. Я спросил сыщика, осознал ли он, что я не потерплю слежки за собой, на что он ответил, чтобы я не волновался, поскольку он возвращается на Тридцать пятую улицу, дабы встретиться с Ниро Вульфом. Мне это не понравилось, но я смолчал, поскольку еще не решил, что говорить. Поэтому, заглянув в забегаловку на Лексингтон-авеню, чтобы проглотить сэндвич и пинту эля, я первым делом зашел в телефонную будку, позвонил домой и наказал Фрицу не снимать дверную цепочку и говорить посетителям, что Вульф отбыл из города и больше ничего. И еще — никого не впускать.
Все-таки то, что я двигался, помогло. Пока я колесил по Центральному парку и по близлежащим авеню, я разобрался с самыми насущными проблемами и теперь, по пути в Берчвейл, составил для себя ясную картину. Учитывая все обстоятельства, например, что дом выставляют на продажу, не оставив мне даже намека, не говоря уж о четком плане действий, я бы не рискнул побиться об заклад, что Вульф попросту затаился. Уж больно искренне Марко кудахтал: «О, мой друг, мой бедный юный дружок…» Вполне могло статься, что Вульф и в самом деле решил умыть руки. Сотню раз, а то и больше, когда что-то или кто-то — частенько я — ему особенно докучали, он начинал разглагольствовать о своем собственном доме в Египте и о том, насколько замечательно было бы пожить там. Я, естественно, пропускал это мимо ушей как досужие бредни. Теперь же я осознал, что человек, настолько эксцентричный, чтобы угрожать переездом на житье в Египет, вполне эксцентричен для того, чтобы претворить свою угрозу в жизнь, особенно после того, как дело заходит так далеко, что он вынужден улепетывать, как заяц, вскрыв коробку с колбасками.
