Жорж Сименон - Негритянский квартал
Нет! Когда Вероника говорит «Пюш» — этого вполне достаточно, больше можно ничего не прибавлять. Она просто говорит «Пюш!» — и глаза ее сияют радостью и весельем. А когда Жермена произносит «Джо», это значит лишь, что она только начинает говорить.
— Джо! Госпожа Коломбани объяснила мне…
За огромными белыми домами пароходных компаний сверкнуло море. Поезд прошел совсем близко от причалов и остановился у базара, где торговали японским шелком, слоновой костью, духами и сувенирами.
Здесь, в Колоне, мужчины и женщины в белых костюмах и тропических шлемах тоже бродили от витрины к витрине, всему удивлялись, меняли деньги и отправляли открытки во все концы света. Жирные левантийцы затаскивали их в магазины совершенно так же, как в Панаме.
Дюпюш шел по улице, где были только ночные кабаре и американские бары, у стоек которых могло поместиться тридцать человек. Сейчас улица была пустынна, лишь кое-где в барах сидели и пили пиво матросы в накрахмаленных белых шапочках.
Дюпюш узнал у прохожих, где заведение Жефа. Гостиница была третьеразрядная, однако довольно комфортабельная. Здесь и сидел Жеф, он был один. Развалившись на стуле и нацепив очки, он читал американскую газету.
— Ну и ну! — поднял он глаза, — Ты откуда?
Они виделись всего раз, но с тех нор Дюпюш тоже привык обращаться ко всем на «ты».
— Эжен просил передать тебе этот пакетик.
— Ладно. — Жеф запер пакет в ящик. — Что будешь пить?
— Пиво.
В пустом и прохладном зале было приятно сидеть.
Здесь все гораздо больше, чем в кафе Монти, напоминало Европу. Салфетки стояли в полых металлических шарах, на стенах висели зеркала с гранеными краями.
— Твое здоровье! Вечером домой?
Жеф раздался еще больше, но, несмотря на жир, тело у него было сильное и мускулистое. По-прежнему он смотрел исподлобья, и по-прежнему челюсти его непрерывно двигались, словно что-то пережевывая.
— Еще не знаю. Нет ли тут для меня чего-нибудь подходящего?
Жеф внимательно рассматривал Дюшоша, словно стараясь определить, во что обошлись тому три месяца жизни в Панаме.
— Все так же потеешь?
— Потею.
— Это даже полезно, только смотрится не очень приятно. Налить еще пива? А почему ты хочешь перебраться в Колон?
— Не знаю.
— Не поладили с женой, да? Я сразу понял, что так оно и будет, и сказал об этом Че-Че. Все женщины хитры, даже самые глупые. Вот и она сразу сообразила, что тебе крышка, а раз так, зачем ты ей?
Жеф достал из желтой коробочки ароматическую пастилку, сунул ее под толстый язык и замолчал. Он вообще был неразговорчив. В разгар беседы вдруг надолго немел, уставившись в пространство, и если кто-нибудь осмеливался продолжать разговор, бросал на него свирепый взгляд.
— По-испански научился?
— Немного. Объясниться могу.
— Тогда не понимаю, почему бы тебе не заняться пароходами?
— А что это значит?
— В хорошем костюме поднимаешься на пароход и делаешь вид, что пришел кого-то встречать. А сам подбираешь солидных клиентов и везешь их к город. В лавках тебе отчисляют десять процентов, в кабаках можно выколотить до тридцати.
Жеф помолчал, рассматривая Дюпюша, и добавил:
— Ничего позорного тут нет.
Он помолчал еще.
— В крайнем случае можешь не заниматься пароходами, приходящими из Франции.
«Дорогая Жермена.
Пишу тебе эту записку наспех, чтобы успеть отправить ее с вечерним поездом и ты не беспокоилась обо мне. Я нахожусь в гостинице у Жефа, он дал мне комнату на первое время и советует остаться в Колоне: здесь больше шансов заработать, так как пароходы стоят гораздо дольше, чем в Панаме.
Буду держать тебя в курсе. Передай от меня привет г-ну Филиппу и всему семейству Коломбани.
До скорого свидания. Целую».
Что он мог еще написать? Это было вежливое и не слишком холодное письмо. Жермена, конечно, обрадуется, не говоря уж о Кристиане.
Дюпюш подумал и приписал:
«О вещах не беспокойся. Я напишу Монти, они перешлют их сюда. О деньгах не думай, сейчас они мне не нужны».
Вот и все!
Жеф сидел с газетой напротив него. Мухи жужжали в солнечных лучах, из кухни доносился запах еды.
Дюпюш заклеивал конверт, когда открылась дверь над лестницей. Довольно молодая женщина в светлом шелковом платье и большой соломенной шляпе остановилась посреди кафе.
— Уже встала? — проворчал Жеф.
— Да. Мне нужно на почту.
Она вопросительно посмотрела на Дюпюша, и Жеф пояснил:
— Этот парень будет заниматься пароходами…
Женщина пошла к выходу, и на свету Дюпюш увидел сквозь тонкий шелк контуры ее тела. Когда она вышла, Жеф сказал:
— Это Лили. Танцует в кафе-шантане «Атлантика, а живет и столуется у меня. Она редко встает так рано.
Было пять пополудни. Солнце еще пекло, но тени стали длиннее.
«Дорогой Эжен»
Вероника не умела читать, поэтому Дюпюш был вынужден обратиться к кому-нибудь другому.
«Покамест остаюсь в Колоне: Жеф советует мне заняться пароходами. Будь добр, повидай Веронику и скажи, чтобы она забрала мои вещи и привезла их сюда. Она знает, где что найти. Если у нее нет денег на билет, дай ей, пожалуйста, сколько нужно; верну при встрече. Заранее благодарю за это, как и за все, что ты сделал для меня. Впрочем, я буду часто наезжать в Панаму, чтобы повидать и пожать руки всем вам. Твой друг Джо».
Дюпюш остался доволен и этим письмом. Оба письма он отнес к поезду. На обратном пути он встретил Лили, она лениво прогуливалась вдоль лавок, и мужчины оборачивались ей вслед.
Дюпюш немного волновался — он ничего не сказал Жефу о Веронике, а между тем уже соскучился по ней.
К тому же без нее ему придется трудно — некому будет следить за его костюмами.
Вечер был утомительный. Пришлось начинать все заново, привыкать к новой обстановке, новым лицам, новому образу жизни. Когда Дюпюш вернулся в гостиницу, там сидели четыре француза, играли в белот и пили пикон-гренадин. Жеф представил Дюпюша, и ему освободили место возле играющих.
Никто, однако, не обращал на него внимания. Игроки отрывались от игры только для того, чтобы переброситься несколькими словами о делах, главным образом о предстоящих скачках, а также о неком Гастоне, который должен был дать им телеграмму из Марселя.
В столовой начали накрывать столы, и из кухни пахло так славно, что на минуту можно было поверить, будто ты во Франции.
Жеф подмигнул Дюшошу и отвел его в угол.
— Деньги у тебя есть?
— Долларов десять.
— Ладно. На первых порах, пока не начнешь зарабатывать, кормиться и жить будешь у меня, рассчитаешься потом, — проворчал он и указал на один из столов:
— Садись и ешь.
