Жорж Сименон - Исчезновение Одиль
Из них двоих более неловко чувствовал себя он.
«Ну что ж, старушка, это в последний раз», – подумала Одиль.
Он лег рядом с ней и принялся ее ласкать.
– Я ведь тощая, да?
– Вы стройная, а не тощая.
– Лишних пять кило не помешали бы.
– И куда бы вы их дели? Вы хотите прибавить в весе, тогда как большинство женщин мучают себя, чтобы похудеть.
Когда его ласки стали более интимными, она закрыла глаза, и вскоре он оказался на ней: он медленно проникал в нее. На мгновение она подумала, что впервые понастоящему испытает оргазм. Начало уже было сделано, и она пребывала как бы в напряженном ожидании, сдерживая дыхание, но это ощущение развеялось.
Она ничем не выдала себя. Она открыла глаза и посмотрела на него. Он казался таким счастливым! Ей редко удавалось видеть такой восторг на лице мужчины!
– Вам не нужно предохраняться.
Теперь это уже было не важно. У нее не хватит времени на то, чтобы забеременеть.
Она неправильно сделала, что подумала об этом. Когда она почувствовала, что он кончает, у нее по щекам потекли слезы. Они не были сильными. Она не рыдала. Лишь несколько раз всхлипнула.
– Я сделал вам больно?
– Нет. Не обращайте внимания.
– Это ведь не в первый раз?
– Нет. Я ни в чем вас не упрекаю. Это личное. Я – идиотка.
Слезы так и продолжали течь, они жгли щеки, и у них был тот же вкус, как и тогда, в Уши.
Ей в ту пору было восемь лет. Однажды мать строго отчитала ее за то, что она пряталась в гостиной, когда мать с приятельницами играли там в карты.
Когда ее обнаружили, ей устроили страшную взбучку.
– Иди к себе в комнату, и чтобы я больше никогда не видела, как ты прячешься.
В ней возобладало ощущение, что с ней поступили несправедливо. У нее и в мыслях не было подслушивать, о чем говорят взрослые. Или все же ей немного этого хотелось?
– Она меня ненавидит, и я тоже ее ненавижу.
Она разговаривала сама с собой.
– Я освобожу их от себя и сама освобожусь от них.
Она спустилась на цыпочках по лестнице. Пересекла сад, вышла за ограду. Она двинулась по улице, что лежала прямо перед ней, и чуть позже пересекла хорошо знакомый ей парк Мон-Репо. Она сотни раз приходила сюда играть, но сейчас не смотрела по сторонам.
Она продолжала разговаривать сама с собой.
– Как так получается, что взрослые все дневные часы проводят за игрой в карты? Она ничего другого и не делает. Ей и в голову не придет помочь бедной Матильде, она уже старенькая, а должна заниматься всем. Есть, конечно, еще Ольга, горничная, но та приходит только четыре раза в неделю и только по утрам. Похоже, она серьезно больна и не знает этого.
Она продолжала шагать. Ей хотелось уйти от виллы далеко-далеко. Она не задумывалась над тем, что же будет потом.
Был ли это способ наказать мать? Теперь она шла по незнакомым улицам, и каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что находится на берегу озера в Уши.
Она села на пустовавшую скамейку. И вот тогда у нее и хлынули из глаз слезы – теплые, очень соленые, сопровождавшиеся редкими всхлипываниями. У нее не было платка, чтобы вытереться. На ней красовался фартук, который она надевала на вилле.
– Что с тобой, девочка?
Дама показалась ей старой. Почти все взрослые в ее глазах были старыми, включая отца и мать.
– Ничего, мадам.
– Ты тут с кем-нибудь?
– Нет.
– Живешь в этом квартале?
– Нет.
– А ты знаешь, где ты живешь?
– На авеню де Жаман.
– И ты пришла оттуда пешком?
– Да.
– Твои родители знают, что ты здесь?
– Я им не сказала, что ухожу.
– Куда же ты собиралась идти?
– Не знаю. Все равно куда. Мне очень сильно попало от мамы. Я захотела наказать ее.
– Пойдем, я отвезу тебя домой
Она взяла ее за руку и повела к выстроившимся в ряд такси.
– Какой номер дома на, авеню де Жаман?
– Это вилла, которая называется «Две липы», но там есть только одна.
Дверь открыл отец, так как жена сообщила ему о происшедшем. Сама же она была занята тем, что прочесывала улицы этого квартала; то же делала и Матильда.
– Благодарю вас, мадам. Признаюсь, я очень беспокоился...
– У вас очень умная дочь, очень умная.
Она помнила не только слезы, но и слова, которые были тогда произнесены. Отец заключил ее в объятия, чего он почти никогда не делал, и поцеловал. Первой возвратилась мать.
– Одиль вернулась?
– Она играет у себя в комнате. Ее привела очаровательная старая дама. Сейчас лучше не подниматься наверх и ни о чем не говорить с ней...
Прошло так много времени, а она еще помнила свои слезы, и вот плакала, как когда-то давно, – голая, в объятиях голого мужчины, которого несколько часов назад не знала.
– Не обращайте внимания.
И она повторяла себе: «Это в последний раз...»
Он полез в ящик комода за носовым платком, чтобы вытереть ей слезы, и шутя бросил фразу:
– Заодно можете и высморкаться.
Чуть позже он возобновил свои ласки, и она уже больше не плакала. Ей было хорошо. Тело ее расслабилось. Она ни о чем не думала. Ей бы хотелось до самого утра оставаться в постели с этим высоким, таким молодым и симпатичным парнем.
Он наполнил бокалы коньяком.
– За нашу любовь.
Она вздохнула, зная, что означают эти слова.
– За нашу любовь.
Она никогда не любила. Она никогда не полюбит. Стоило ей по чистой случайности найти наконец объятия, в которых ей хорошо, и вот, разве не намекают ей сейчас, чтобы она ушла?
Она какое-то время провозилась в ванной комнате, потом вернулась, чтобы одеться. Мартен был уже почти готов.
– Не нужно меня провожать, – сказала она.
– Не собираетесь же вы возвращаться одна! Где вы живете?
– Неподалеку. Вы только выведите меня из квартиры.
На этот раз он прихватил с собой маленький электрический фонарик. Он подал ей руку и провел ее через гостиную; когда же они добрались до прихожей, то увидели нечто вроде призрака – скрестив на груди руки, на них смотрела очень худая женщина в ночной сорочке.
Мартен поспешил направить луч фонарика на входную дверь, и призрак исчез.
Они быстро спустились по лестнице. На тротуаре Мартен деланно рассмеялся.
– Мне очень жаль. Из-за меня вас теперь выставят за дверь.
– Не тревожьтесь. Мне уже начала поднадоедать эта чересчур приглушенная, на мой вкус, атмосфера. Куда мне вас отвести?
– Я же вам сказала – никуда. Мне очень хочется вернуться одной. Это позволит мне поразмыслить...
– И над многим вам надо поразмыслить?
– Да.
– Это серьезные вещи?
– Есть и такие.
– Полагаю, я не отношусь к тому, что вас тревожит?
– Я только что провела один из самых счастливых часов в своей жизни.
