Эжен-Франсуа Видок - Записки Видока
Жанна встала и пошла на кухню; я с аппетитом съел приготовленный ею молочный суп и покинул добрых людей, которые меня так радушно приняли.
Через неделю я прибыл в Нант и избрал для жительства остров Фейдо. Находясь в Бисетре, я узнал от одного товарища по имени Гренье и по прозвищу Нантец, что здесь есть нечто вроде гостиницы, где, не боясь быть потревоженными, собираются мошенники. Я не знал точного адреса и прибегнул к способу, который мне удался: ходил к различным съемщикам квартир и спрашивал господина Гренье. В четвертом доме, куда я попал, хозяйка отвела меня в маленькую комнату и спросила: «Вы видели Гренье? Он все еще болен (в тюрьме)?» — «Нет, — ответил я, — он здоров (свободен)». Поняв, что я у воровской мамы, я без колебаний объявил ей, кто я и в каком нахожусь положении. Не отвечая мне ни слова, она взяла меня за руку, отворила дверь, проделанную в панели, и ввела в низкую залу, где восемь мужчин и две женщины играли в карты, попивая водку и ликеры. «Вот, — сказала моя проводница, представляя меня обществу, удивленному появлением монахини, — вот сестра, которая явилась, чтобы обратить вас на путь истинный». Я сорвал с себя рясу, и трое из присутствующих, которых я видел в остроге, узнали меня. Все стали потешаться над моим маскарадом, одна из женщин захотела непременно примерить костюм; все хохотали до слез.
Проснувшись, я нашел на своей кровати одежду, белье — одним словом, все необходимое. Откуда взялись эти вещи? Мне было не до того, чтобы беспокоиться об этом. Без одежды, без средств, без связей, я принял все, что мне предложили. Но неожиданный случай сократил мое пребывание на острове Фейдо. Мои сожители, увидев, что я отдохнул, сказали мне однажды вечером, что на другой день надо провернуть дельце в одном доме на площади Граслин и что они рассчитывают на мое участие.
Это не входило в мои планы. Я хотел добраться до Парижа, где вблизи от моего семейства у меня не было бы недостатка в средствах; в мои намерения не входило записываться в шайку воров. Но отказ возбудил бы подозрения моих новых товарищей, которые могли отравить меня втихомолку и спустить в Луару. Мне оставалось одно — как можно скорее отправиться в путь, на что я и решился.
Променяв свою новую одежду на крестьянское платье и получив еще восемнадцать франков в придачу, я покинул Нант.
Глава девятая
Оставив Нант, я шел двое суток, не останавливаясь ни в одной деревне; в этом не было необходимости, так как я запасся достаточным количеством провизии. Я шел наудачу, с прежним намерением достигнуть Парижа или берега моря, надеясь быть принятым на какое-нибудь судно, как вдруг очутился в предместье города, который, как мне показалось, был недавно театром военных действий. Большая часть домов представляла груду развалин, почерневших от огня. На площади уцелела только церковная башня, на которой все еще били часы. В одном месте солдаты поили своих лошадей из кропильницы в часовне, в другом их товарищи плясали под звуки органа с местными женщинами, которых одиночество и нищета заставляли развратничать за солдатский хлеб. Я был в Вандее, в Шоле.
Хозяин плохонького кабачка, где я остановился, обратился ко мне с вопросом, не приехал ли я в Шоле на завтрашний рынок. Я удивился тому, что рынок будет устроен посреди таких развалин: разве еще осталось что продавать у окрестных поселян? Но трактирщик заметил, что на рынок приводят только скот из довольно отдаленных кантонов. К тому же общее спокойствие почти восстановлено генералом Гошем, и если в этой местности еще остались республиканские солдаты, то лишь для обуздания шуанов[16], которые могли быть опасны.
С раннего утра я был уже на рынке и, желая воспользоваться случаем, подошел к одному продавцу волов, чья наружность пришлась мне по сердцу. Он сначала заподозрил во мне шпиона, но я поспешил разуверить его. Мы пошли с ним под навес, где продавали водку. Я вкратце рассказал ему, что бежал из 36-й полубригады, чтобы увидеться с родителями, живущими в Париже, и желал бы получить место, которое даст мне возможность достигнуть цели, не будучи задержанным. Добряк ответил, что места у него нет, но если я соглашусь гнать стадо быков до Ссо, то он может взять меня с собой. Я немедленно принял это предложение и приступил к выполнению своих обязанностей.
После полудня меня послали с письмом к нотариусу. Тот попросил меня передать торговцу волами мешок с тремястами франков. Я аккуратно вручил всю сумму своему хозяину, которому моя честность, по-видимому, внушила доверие. На другой день мы отправились в путь. Через три дня хозяин подозвал меня. «Луи, — сказал он, — ты умеешь писать?» — «Да». — «Считать?» — «Да». — «Вести записную книгу?» — «Да». — «В таком случае, так как я должен несколько свернуть с дороги, чтобы посмотреть быков в Сен-Гобурге, ты доведешь стадо до Парижа с Жаком и Сатурнином и будешь над ними старшим». Затем он передал мне свои приказания и уехал.
Вследствие полученного мною повышения я перестал идти пешком, что значительно улучшило мое положение, потому что пешие погонщики волов или задыхаются от пыли, подымаемой животными, или идут по колено в грязи. Но я не употреблял во зло своих преимуществ, подобно другим молодым погонщикам, которых назначали старшими; под их присмотром корм для скота часто шел на уплату по счету в трактирах, а бедные животные тощали.
Но я был честнее, и хозяин, вновь сойдясь с нами в Вернейле, поблагодарил меня за цветущее состояние, в котором нашел свое стадо. По прибытии в Ссо мои быки стоили каждый на двадцать франков дороже, чем у других, и в дороге я издержал на девяносто франков меньше своих сотоварищей. Восхищенный хозяин дал мне сорок франков в награду и рекомендовал меня всем откормщикам скота.
Глава десятая
На другой день хозяин разбудил меня до рассвета и сказал, что мы отправляемся в его поместье. Через четверо суток мы прибыли на место. Принятый в семье как трудолюбивый и усердный слуга, я тем не менее так и не отказался от намерения вернуться на родину, откуда не получал ни известий, ни денег.
Попав в Париж, куда мы привели волов, я сообщил хозяину о том, что нам придется расстаться. Эта новость была воспринята им с сожалением.
Итак, я уехал и на третий день достиг Арраса; был уже вечер, работники возвращались домой после трудового дня. Я не хотел ехать сразу к отцу, а прибыл к одной из теток, которая предупредила родителей о моем приезде. Они не получали от меня писем, а потому считали умершим; я так и не понял, как эти письма могли пропасть или быть перехваченными. После рассказа о пережитых приключениях я спросил о своей жене. Мне сообщили, что отец приютил ее на некоторое время у себя, но она предалась разврату, и ее пришлось выгнать. Стало известно, что она беременна от одного адвоката, который ее преимущественно и содержит; с некоторых пор слухи о ней сошли на нет.
