Джон Карр - Отравление в шутку
В этом холодном доме у подножия гор я тоже ощущал ностальгию по венским улицам, деревьям с кронами, похожими на зеленое кружево, солнцу, играющему на цилиндрах извозчиков, цокоту копыт и музыке. За окнами начали падать снежинки — одна из них прилипла к стеклу. Слышался негромкий шум ветра. Я встал и начал бродить по комнате, обдумывая жуткую загадку. Мои шаги отзывались зловещим эхом…
Я посмотрел на портреты над книжными шкафами. Они производили впечатление неразборчивой пачкотни, как будто художник пытался изобразить призрак. Лица смотрели в сторону, отчего выглядели косоглазыми. Один из портретов запечатлел отца судьи Куэйла в высоком воротничке и галстуке-шнурке. Именно он построил этот причудливый дом в начале 1870-х годов на том же месте, где ранее стоял старый кирпичный дом его отца. Мать судьи была изображена в кружевном капоре, как королева Виктория. Рядом с ними висел еще один портрет, который всегда возбуждал мой интерес, так как я слышал немало легенд о Джейн Мак-Грегор. Это была суровая старая шотландская няня, ставшая членом семьи, когда здесь жили родители судьи. Она тиранически управляла домом и умерла в глубокой старости в мансарде, с нагретыми кирпичами у ног; рассказывали, что ее костлявый нос агрессивно торчал даже после смерти.
Мэри Куэйл как-то говорила мне, что смутно помнит Джейн Мак-Грегор на смертном одре в душной чердачной комнате с низким потолком, с большой Библией и масляной лампой у кровати. Старуха ворчала, кашляла и молилась, а потом отправилась на встречу со своим несгибаемым кальвинистским Богом. Мэри также припоминала, как Джейн Мак-Грегор с мрачным удовольствием посещала все похороны, помогая гробовщику, как читала долгие лекции об ужасах смерти. Ее считали знающей самые страшные истории о привидениях во всей Западной Пенсильвании. Эта малоприятная особа была няней судьи Куэйла и продолжала командовать им даже после женитьбы. Когда он привел миссис Куэйл, старая ведьма, должно быть, до смерти напугала новую хозяйку…
Глядя с портрета, властная и мужеподобная Джейн в черном платье фасона 1860-х годов производила сильное впечатление, невзирая на кисть бездарного художника. Я помнил, что у нее был полоумный брат, который работал здесь прислугой вплоть до смерти во время Гражданской войны. Именно он изваял статую Калигулы в углу. Говорили, что он хотел стать профессиональным скульптором и отец судьи Куэйла — старый Энтони Куэйл из Верховного суда — поощрял его в этом. У него была студия в заброшенной коптильне, и Джейн ругала его за то, что он изготовляет языческих идолов. Но Том говорил, что ее втайне привлекали пороки римских императоров, над чьими бюстами упорно работал ее брат. Она слушала рассказы Данкана Мак-Грегора о его любимых персонажах, сопровождая их суровыми комментариями и постукиванием по столу. А однажды разбила молотком голову Тиберия,[23] но больше никому не позволяла прикасаться к шедеврам своего брата. А потом чокнутый Данкан воткнул перо в шляпу, вступил в Рингголдскую кавалерию и получил пулю в сердце при Энтитеме.[24] После этого он стал божеством для Джейн. Она потребовала перенести статую Калигулы в гостиную старого дома, откуда та перекочевала в библиотеку нового. Том Куэйл рассказывал мне, что, по словам его матери, Джейн Мак-Грегор годы спустя пугала заброшенной коптильней всех местных детей, утверждая, что призрак Данкана все еще работает там лунными ночами, насвистывая под звуки молотка и резца.
Истории о призраках странным образом перешли от няни к судье, а потом к Тому Куэйлу. Некоторые из них смутно оживали в моей памяти, и я пытался отогнать их без особого успеха. В углу между двумя книжными шкафами я обнаружил радиоприемник такой древней модели, что он казался таким же старым, как комната. Чтобы отделаться от призраков, я включил его. В библиотеке послышался тихий колокольный звон, после чего невнятный голос объявил, что наступил час ночи. Затем заиграла танцевальная музыка, звучащая абсолютно неуместно. Во всяком случае, так бы ее воспринял судья Куэйл…
Я выключил радио, но слащавая музыка продолжала звучать у меня в ушах. Судья и его предки воспитывались в патриархальных традициях Джейн Мак-Грегор. Эти люди ели на завтрак пирог и воспитывали многочисленных детей в строгости для их же блага. Я мог живо представить себе судью Куэйла в черном галстуке и с печатями на цепочке для часов, осуждающим плевательницы и проклинающим Ника Биддла[25] в таверне. Но сейчас его ружье пылилось на чердаке, а его одинокий призрак недоуменно наблюдал за миром чая и ломберных столиков, где женщин тошнит от скверного джина, а мужчины всерьез увлекаются пинг-понгом и мини-гольфом.
Судья Куэйл хорошо отзывался о Мэтте. Но он наверняка был осведомлен о трусливой осторожности сына, его неуверенных шагах в нужном направлении. И хотя Мэтт занялся адвокатской практикой, отец должен был презирать деятельность сына в профессии Лютера Мартина[26] и Джона Маршалла.[27] Том — другое дело. Том обладал энергией и силой, которые судья хотел видеть в сыновьях, но он навсегда захлопнул за собой дверь отчего дома. Очевидно, поэтому сердце старого призрака было разбито… Что это за шум?
Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Праздные размышления оказывают дурную услугу, когда от них внезапно пробуждается какой-то слабый звук в доме…
Я прислушался. Обычные ночные поскрипывания. Шум ветра. Шипение газа. Треск хвороста в камине. Больше ничего. Но все это казалось медленными осторожными шагами где-то наверху. Неужели безумие начинается снова? Здесь, в этой комнате, в час ночи можно было поверить, что один из твоих старых друзей — безумный, усмехающийся дьявол, который с неведомой целью крадется по коридорам. Неслышно ступая, я подошел к двери и нажал кнопку выключателя, но комната не погрузилась во тьму. Бледное пламя трех газовых рожков нервно колыхалось в голубоватом сумраке, пугая сильнее, чем темнота. Выключать их не было времени. Я потихоньку открыл дверь, выскользнул в холл и закрыл ее снова.
Тишина. Было так темно, что в глазах у меня оставались отпечатки огней библиотеки, пока я не привык к мраку… Потом послышался шорох. Кто-то ходил наверху.
Я сделал шаг вперед, и половицы подо мной громко заскрипели. Еще один шаг привел к такому же результату. Пытаться следовать за кем-то в этом доме было невозможно. Я ждал, и шорох наверху прекратился. Где-то закрылась дверь, но я не мог определить, какая именно.
Внезапно я осознал всю абсурдность моих страхов. Туиллс ушел наверх всего пятнадцать-двадцать минут назад — он едва ли мог уже заснуть. У миссис Куэйл дежурила сиделка. Весь дом находился под наблюдением — было нелепо предполагать, что отравитель попробует один из своих трюков этой ночью. Кроме того, я не мог сделать ни шагу по скрипучим половицам. Поэтому я вернулся в библиотеку, оставив дверь открытой, а газ и радио — включенными. Если кто-то лелеял преступные замыслы, он не рискнул бы осуществить их, зная, что кто-то на страже всю ночь.
