Жорж Сименон - В случае беды
– Уже не помню. Да и повторять не хочу. Словом, все, что молодые люди говорят о мужчине в возрасте, если тот ведет себя как – влюбленный.
– Она открыла шкаф, и я увидел, что она пьет прямо из горлышка.
– Прекрати!
Она взглянула на меня, но успела сделать последний глоток и заплетающимся языком спросила:
– А ты не можешь при своих связях устроить так, чтобы его посадили?
– Под каким предлогом?
– Он угрожал
– Чем?
– Ну не прямо, но дал понять, что найдет способ избавиться от тебя.
– В каких выражениях?
Тут – я это знаю – она соврала, в любом случае присочинила.
– Даже если ты говоришь правду, это недостаточное основание для ареста. Тебе что, хочется, чтобы он сел?
– Я не хочу, чтобы с тобой случилось несчастье. Ты же знаешь: у меня нет никого, кроме тебя.
Она говорит то, что думает, и это серьезней, чем ей кажется. Если ее опять предоставить самой себе, она очень скоро плохо кончит.
– Мне худо, Люсьен.
Я это вижу. Она перепила, и сейчас ее стошнит.
– Вот уж не думала, что все так обернется! Считала, что устроились мы удобно. Знала, что ты доволен...
Она отдает себе отчет, что ляпнула лишнее.
– Прости. Но ты сам видишь: со мной вечно одно и то же. Я стараюсь сделать как лучше, но за что ни возьмусь – все кончается плохо. В одном жизнью могу поклясться – больше я с ним не увижусь. Выглянул бы ты на улицу.
Я слегка раздвинул занавеси, но под фонарями никого не заметил.
– Боюсь, как бы он не напился – он плохо переносит алкоголь. Обычно Мазетти спокойный и с ним легко, но от спиртного становится злым. Однажды выпил лишний стаканчик...
Не докончив фразы, она устремляется в ванную, откуда доносится икота Иветту рвет.
– Мне стыдно, Люсьен, – лепечет она между двумя спазмами. – Если бы ты знал, как я себе противна! Не понимаю, как ты можешь...
Я раздел ее и уложил. Потом разделся сам и вытянулся рядом. Несколько раз в беспокойном сне она лепетала имена, которых я не разобрал.
Возможно, Мазетти напивается сейчас в открытом всю ночь баре, каких в Париже достаточно, или мерит большими шагами безлюдные авеню, давая выход бешенству. Возможно также, он бродит по улице Понтье, как однажды я сам бродил под окнами дома на бульваре Мальзерб.
Если то, что рассказала Иветта, правда, Мазетти легко от нее не отстанет и не замедлит начать новую атаку.
Я, наверно, уже задремал, когда телефонный звонок поднял меня с постели и я бросился в гостиную к аппарату, больно ударившись ногой обо что-то из мебели. Первым делом я предположил, что звонит жена по какому-то неотложному делу – так уже бывало. Который час – я не знал. В спальне было темно, но в гостиной сквозь просвет между занавесями уже забелел рассвет.
– Алло!
В ответ я ничего не услышал и повторил:
– Алло!
Я понял: звонил Мазетти, не рассчитывавший застать меня здесь. Он узнал мой голос, но не повесил трубку, и я услышал его дыхание на другом конце провода. Картина была довольно впечатляющая, тем более что в полумраке, голая и бледная, возникла проснувшаяся Иветта, которая уставилась на меня широко раскрытыми глазами.
– В чем дело? – негромко осведомилась она.
– Ошиблись номером.
– Звонил он?
– Не знаю.
– Уверена, что он. Теперь, зная, что ты здесь, он придет. Включи свет, Люсьен.
Серая полоса рассвета между занавесями падает Иветте на спину, и видно, как она вздрагивает.
– Интересно, откуда он звонит? Быть может, он уже в нашем квартале.
Признаюсь, не по себе стало и мне. У меня нет никакой охоты услышать стук в дверь квартиры: ведь если Мазетти продолжал пить, не исключен скандал.
Выяснять отношения втроем было бы смешно и мерзко.
– Лучше бы тебе уйти.
Но мне вовсе не улыбается выглядеть беглецом.
– Предпочитаешь остаться одна?
– Я-то всегда выкручусь.
– Собираешься его впустить?
– Не знаю. Посмотрю. Одевайся.
Тут ей пришла в голову другая мысль.
– Почему бы не позвонить в полицию?
Я оделся с чувством униженности и бесясь от злобы на себя. Все это время Иветта, по-прежнему голая, смотрела в окно, прижавшись лицом к стеклу.
– Ты уверена, что тебе лучше остаться одной?
– Да. Уходи поживей.
– Я позвоню тебе, как только вернусь на Анжуйскую набережную.
– Ладно. Я весь день буду дома.
– Я заеду попозже.
– Хорошо. Ступай.
Так ничего на себя и не надев, она проводила меня до лестничной площадки, поцеловала, а затем перегнулась через перила и напомнила:
– Будь начеку.
Я не испытывал страха, но мне было желательно избежать неприятной встречи с разъяренным парнем, тем более что я не был на него зол, ничего против него не имел и понимал его душевное состояние.
По пустынной улице Понтье, где раздавались только мои шаги, я а поисках такси дошел до самой улицы Берри. На Елисейских полях разминулся с парочкой иностранцев в вечерних туалетах, возвращавшихся под руку из «Клариджа». У женщины а волосах еще торчали обрывки серпантина,
– Анжуйская набережная. Где остановиться – скажу.
Я тревожился об Иветте. Насколько ее знаю, она больше не легла и караулит у окна, даже не подумав, что надо одеться. Ей случается чуть ли не весь день разгуливать нагишом даже летом, когда окна открыты.
– Ты нарочно так делаешь, – упрекнул я ее однажды.
– Что я делаю?..
– Показываешься голой людям напротив.
Она взглянула на меня, силясь скрыть улыбку, как всегда смотрит, когда я угадываю, что у нее на уме.
– Это же забавно, правда?
Быть может, ее забавляет и то, что Мазетти вот-вот снова явится ее осаждать. Подозреваю, что она позвонила бы ему, если бы знала куда. Вечно эта потребность выйти за пределы собственной жизни, придумать себе роль!
Боюсь, что, заметив его на улице, она звонит-таки в полицию – просто для того, чтобы пощекотать себе нервы.
Едва войдя к себе в кабинет, я сам ей звоню.
– Это Люсьен
– Благополучно добрался?
– Он не появлялся?
– Нет.
– Все еще торчишь у окна?
– Да.
– Ложись к постель.
– Тебе не кажется, что он придет?
– Убежден – нет. Я скоро тебе перезвоню.
– Надеюсь, ты тоже ляжешь?
– Да.
– Прошу прощения за то, что испортила тебе ночь Мне стыдно, что я надралась, но я даже не замечала, что пью.
– Ложись.
– Расскажешь обо всем жене?
– Не знаю.
– Не говори, что меня рвало.
Она знает, что Вивиана полностью в курсе. Это беспокоит Иветту. Перед моей женой ей не хотелось бы играть чересчур унизительную роль. Неожиданно она осведомляется:
– Что ты, собственно, ей рассказываешь? Все, что мы вытворяем?
Ей случалось, задавая подобный вопрос, прибавлять с нервным смешком:
