Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет
— То есть?
— Внутри была бы сажа, следы горючего.
— И ничего этого не было?
Диало медленно покачал головой. Теперь, когда он выговорился, ему, казалось, вдруг полегчало, с его совести будто свалилась тяжесть.
— Скажите, месье следователь, вы и вправду друг Александра Леклерка?
Натански впился взглядом в глаза Диало. Он давно научился судить о людях по, глазам и редко обманывался. Глаза Диало казались ему честными, они принадлежали неподкупному человеку. Вот разве страх перед страшной карой мог заставить его, несмотря ни на что, сказать правду.
— Нет, — поколебавшись, сказал Натански, — нет, он не был моим другом, но, думаю, он уже становится им.
11
С большой неохотой согласилась Ориан участвовать во встрече прокуроров, следователей, полицейских и легионеров. Скажи ей кто-нибудь однажды, что ей предстоит выступать перед собранием мужчин в белых кепи, тесно связанных с уголовщиной, и говорить им о новых методах борьбы с терроризмом, она лишилась бы голоса. И тем не менее именно она, дочь Реймонда Казанов, антимилитариста, пацифиста и члена Движения за мир, почти полчаса втолковывала ареопагу молодых людей с бритыми затылками их право применять оружие. Разрешение было дано после терактов исламистов по всему миру.
Гайяр был причиной того, что молодая женщина на рассвете села в самолет, специально зафрахтованный министерством юстиции для полета в Обань. Название вызвало в памяти запах травы, стрекот кузнечиков и сверчков. Она и не представляла себе, что Обань была тренировочной базой Иностранного легиона. Находясь в воздухе, она вместе с представителями судебной власти и чиновниками министерства внутренних дел любовалась странным зрелищем. В стороне от взлетно-посадочной полосы, на берегу небольшого озера, загорали десятки мужчин. Лежали они на животах, ровно, словно по линеечке, их голые задницы, видимые сверху, образовывали светлую и непрерывную полосу. Эту картину Ориан вспомнила, когда несколько часов спустя очутилась за одним столом с этими молчаливыми солдатами, крепкими как на подбор. Все они смотрели на нее.
Полковник Лежон представил Ориан своих солдат как мужское, сдержанное сообщество безымянных воинов, малоэкспансивных, отвечающих на вопрос, почему они вступили в Иностранный легион, твердо и просто: «Так надо». Полковник, который просил называть его Жильбер, с ностальгией и гордостью рассказывал о своем участии в боях, об истинном лице настоящего легионера, вспомнил имена прославивших Легион: Блэз Сендрар, художник Никола де Сталь, Петр I Сербский, Коль Портер. Процитировал фразу Эрнеста Юнгера, бывшего когда-то одним из героев братства: «Вы можете спокойно выбрать себе новое имя, если старое вам не нравится».
В тот вечер в святыне Прованса, где свежеподстриженные молодые люди вспоминали о битвах в Мексике, Чаде и Индонезии, Ориан Казанов вдруг почувствовала себя свободной и непринужденной, она как бы уверилась в своей женской безопасности среди этих военных в форме с золотыми нашивками, которые пели печальные песни о землях, потерянных в Сиди-Бель-Аббесе, о братьях по оружию, сгоревших в огне, о чести, славе и отваге. В глазах у каждого из них таилось болезненное прошлое: семейные драмы, любовные трагедии и постыдные поступки, которые Лешон призван был стереть из их памяти. Здесь, перед лицом опасности, все чувствовали себя равными.
— А знаете, мадам следователь, чем мы особенно гордимся? — спросил полковник.
Ориан, конечно же, не знала.
— В день парада, четырнадцатого июля, полки выстраиваются на площади Согласия и все воины разделяются на две колонны, окружая трибуну президента. Все, кроме нас, потому что, да будет вам известно, Легион — это монолит, он никогда не раскалывается.
— Воображаю себе, — проговорила Ориан.
— А теперь, мадам следователь, если вы не возражаете, я предлагаю вам отдохнуть. Завтра с восходом солнца вас ожидает маленький сюрприз. Вашим рыцарем будет Имре, он постучится в вашу дверь без четверти шесть.
— Какой же сюрприз? — обеспокоенно спросила Ориан.
Она посмотрела на Имре, великолепного венгра двадцати четырех лет, завербовавшегося в Легион полгода тому назад. Он улыбнулся ей, и два ряда белоснежных зубов сразу засияли на прокаленном солнцем лице.
— Он хорошо понимает по-французски, — уточнил полковник. — Мы обучали его в нашем центре в Кастельнодаре. Ему хватает четырехсот основных слов, чтобы сносно разговаривать. К тому же он хорошо соображает и умеет обращаться с дамами. Это настоящий профессионал: он может разобрать и собрать оружие в полной темноте. Итак, завтра утром мы устраиваем вашей делегации праздник. Вы рассказали нам о терроризме, темных дельцах и наших правах. Надо бы и вас научить кое-чему, а?
— А что это будет? — недоверчиво настаивала Ориан.
— Крестины, — ответил офицер, подмигнув своим солдатам.
— Крестины?
— Ну, скажем, в небе, с огромной раскрывающейся простыней, не понимаете?
— Да это же парашют! — прыснул Имре.
— Вам нечего бояться, — заверил полковник. — Вы спрыгнете привязанной к этому парню, который летает как птица… Ступайте скорее спать.
Ориан попрощалась и вышла из столовой, разрываясь между тревогой и возбуждением от мысли прыгнуть с парашютом, соединившись с этим мужчиной, чье загорелое тело напоминало о юности. Она прошла в свою комнату, находившуюся в новом строении, примыкавшем к склону холма. Комнатка была маленькой, с побеленными известью стенами, с узкой железной кроватью и небольшим прямоугольным столиком, на котором чья-то заботливая рука поставила вазу с горными цветами. Одеяло пахло лавандой, а на ночном столике она нашла книгу «История Легиона», которую она полистала, прежде чем уснуть. Она была взволнована этим сообществом людей, прибывших из разных стран, спасаясь от репрессий на родине. Офицер напомнил ей еще один принцип Легиона: французская национальность приобретается здесь не кровью, текущей в жилах, а кровью пролитой.
При воспоминании о пролитой крови Ориан не могла удержаться, чтобы не подумать об Александре и Изабелле Леклерк. Уезжая в короткую командировку, она знала, что мертвецы не оставят ее в покое, пока не будут отомщены. Для Ориан правосудие было ее боем, ее испытанием огнем. Выпустив из рук книгу, она уснула и проспала крепко, без сновидений до самого рассвета. Ни один кошмар, ни одно кровавое видение не нарушили ее сна.
Как и было уговорено, Имре постучал в ее дверь в 5.45 утра. Молодой легионер дал ей четверть часа на сборы, поставил на стол горячий завтрак: чашку крепкого кофе, горшочек парного молока, тосты, мармелад на блюдечке, положил рядом серебряные ложечку и нож. У легионеров не было ничего своего, кроме их личного мужества да редких приступов тоски по вечерам. Но Легион, и она это знала, умел принимать гостей, делиться с ними тем немногим, что у него было.
