Жорж Сименон - Мегрэ и старики
— И они не обижаются?
— Они меня принимают такой, какая я есть, со всеми моими недостатками и причудами.
— Значит, вчера вечером с вами никого не было?
— Оставались слуги и две монахини, которые читали отходную. Аббат Гож, мой исповедник и старый друг, просидел до десяти часов.
— Но вы недавно сказали мне, что сын и его семейство сейчас находятся в доме.
— Они ждут, чтобы попрощаться со мной, — во всяком случае, невестка и внуки. Вы, должно быть, видели во дворе их машину. Они все едут в Нормандию, кроме сына, который завтра должен сопроводить меня к нотариусу.
— Мог бы я вкратце переговорить с вашим сыном?
— Почему бы и нет? Я ждала этой просьбы. Я даже думала, что вы захотите встретиться со всей семьей, поэтому и попросила невестку немного отложить отъезд.
Было это простодушие? Вызов? И если вернуться к теории английского врача, удалось бы какому-нибудь учителю раньше, чем Мегрэ, докопаться до правды?
Более, чем когда бы то ни было, он чувствовал себя приниженным, обескураженным перед человеческими существами, о которых пытался вынести суждение.
— Пройдите сюда.
Она провела его по галерее и с минуту помедлила, держась за ручку двери, из-за которой доносились голоса. Наконец она открыла дверь и без лишних церемоний произнесла:
— Комиссар Мегрэ…
Войдя в просторную комнату, комиссар сначала заметил мальчика, который ел пирожное, потом девочку лет десяти, которая что-то шепотом спрашивала у матери.
Та была высокой полной блондинкой лет сорока, с очень розовой кожей; всем своим обликом она напоминала тех пышных голландок, каких изображают на олеографиях и почтовых открытках.
Тринадцатилетний мальчуган выглядывал в окно.
Принцесса называла имена, а Мегрэ запоминал лица, одно за другим; впоследствии они составят цельную картину, как части головоломки.
— Фредерик, старший…
Очень высокий юноша, белокурый, как и его мать, слегка поклонился, не подав руки.
— Он тоже хочет стать дипломатом.
Здесь были еще девочка пятнадцати лет и мальчик лет двенадцати-тринадцати.
— Филипп еще не пришел?
— Он спустился посмотреть, не готова ли машина.
Создавалось впечатление, будто жизнь остановилась здесь, словно в зале ожидания вокзала.
— Проходите сюда, месье Мегрэ.
Они двинулись по другому коридору, в конце которого встретили высокого мужчину, — с тоской во взоре тот смотрел, как они приближаются.
— Я искала вас, Филипп. Комиссар Мегрэ хотел бы переговорить с вами. Где вам угодно его принять?
Филипп несколько рассеянно протянул руку, однако, судя по всему, ему было любопытно так близко видеть полицейского.
— Все равно где. Хоть бы и здесь.
Он толкнул дверь, и они оказались в кабинете с красной обивкой, где на стенах висели портреты предков.
— Я оставляю вас, месье Мегрэ; прошу вас, держите меня в курсе всех новостей. Когда тело привезут на улицу Сен-Доминик, пожалуйста, дайте мне знать.
И принцесса мгновенно исчезла, словно растворилась в воздухе.
— Вы желали говорить со мной?
Чей это был кабинет? Скорее всего, ничей: по всему было видно, что тут никто не работал. Филипп де В. указал Мегрэ на стул и протянул портсигар.
— Благодарю вас.
— Вы не курите?
— Только трубку.
— Я обычно тоже. Но только не в этом доме. Мою мать это приводит в ужас. — В голосе его слышалась скука, может даже нетерпение. — Полагаю, вы хотите поговорить со мной о Сент-Илере?
— Вам известно, что его убили прошлой ночью?
— Жена только что сказала мне. Признайтесь, странное совпадение.
— Вы хотите сказать, что его смерть могла быть как-то связана с кончиной вашего отца?
— Откуда мне знать? В газете ничего не пишут о подробностях преступления. Полагаю, самоубийство можно исключить?
— Почему вы спросили? У графа были причины покончить с собой?
— Я не вижу ни единой, но никогда нельзя угадать, что у человека на уме.
— Вы его знали?
— Когда я был ребенком, мать как-то показала мне его. Потом мы встречались в свете.
— Вы говорили с ним?
— Никогда.
— Вы были на него в обиде?
— С какой стати?
Он тоже искренне удивлялся подобным вопросам.
У него тоже был вид честного человека, которому нечего скрывать.
— Всю свою жизнь мать питала к нему некую мистическую любовь, которой не приходилось стыдиться.
Мой отец первый улыбался, слыша об этом; даже бывал чуточку растроган.
— Когда вы приехали из Нормандии?
— В воскресенье после полудня. На прошлой неделе, после несчастного случая с отцом, я приезжал один, но потом уехал снова, видя, что жизнь его вне опасности. В воскресенье, когда мать позвонила мне и сказала, что он умер от приступа уремии, я был поражен.
— Вы поехали всей семьей?
— Нет. Жена и дети прибыли только в понедельник.
Кроме, разумеется, старшего сына, который учится в школе.
— Ваша мать говорила с вами о Сент-Илере?
— Что вы имеете в виду?
— Мой вопрос, может быть, покажется смешным.
Сказала ли она вам в какой-то определенный момент, что собирается выйти замуж за графа?
— Излишне было бы говорить об этом. Я уже давно знал, что, если отец умрет раньше матери, этот брак состоится.
— Вы никогда не вели такую же светскую жизнь, как ваш отец?
Вопрос, казалось, удивил его, и он задумался, прежде чем ответить.
— Кажется, я начинаю понимать, к чему вы клоните. Вы видели в журналах фотографии отца и матери, когда они прибывали с визитом к какому-нибудь европейскому двору, присутствовали на великосветской свадьбе или помолвке. Я, естественно, принимал участие в подобных церемониях в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Последнюю дату я назвал весьма приблизительно. Потом я женился и уехал в деревню. Мать говорила вам, что я закончил Сельскохозяйственный институт в Гриньоне? Отец отписал мне одно из своих имений в Нормандии, там я и живу со всей семьей. Вы именно это хотели узнать?
— Вы кого-нибудь подозреваете?
— В убийстве Сент-Илера?
Мегрэ показалось, что губы его собеседника слегка дрогнули, но он не осмелился бы это утверждать.
— Нет. Подобные подозрения лучше держать при себе.
— И все же у вас есть какое-то предположение?
— Оно совершенно несостоятельно, и я предпочитаю о нем умолчать.
— Вы подумали о ком-то, чья жизнь изменилась бы со смертью вашего отца?
Филипп де В. потупил взгляд, затем снова посмотрел на Мегрэ:
— Одна мысль пришла мне в голову, но я не стал задерживаться на ней. Я столько слышал о Жакетте и ее преданности… — Он, казалось, был недоволен тем оборотом, который принимал разговор. — Мне не хотелось бы показаться нелюбезным, но я должен попрощаться с домашними: желательно, чтобы они доехали до темноты.
