Жорж Сименон - Мегрэ
Тем не менее Мегрэ продиктовал известное количество вопросов для каждого свидетеля. Амадье записал их с исполнительностью секретаря и в то же время с явным удовлетворением.
— Это все?
— Да, все.
— Не возражаете, если начнем прямо сейчас с субъекта по фамилии Одиа?
Мегрэ знаком дал понять, что это ему безразлично, а комиссар, нажав кнопку звонка, отдал приказание появившемуся инспектору. Его секретарь сел на краю стола, против света, а Мегрэ устроился в самом темном углу.
— Садитесь, Одиа, и расскажите нам, что вы делали прошлой ночью.
— Ничего я не делал.
Хотя солнце било в глаза официанту из кафе, он Углядел Мегрэ и нашел способ состроить ему гримасу.
— Где вы были в полночь?
— Не помню. Сходил в кино, потом пропустил стаканчик в каком-то баре на улице Фонтен.
Амадье знаком показал Мегрэ: «Не беспокойтесь. Я учитываю ваши заметки».
И, взгромоздив на нос пенсне, действительно с расстановкой прочел:
— Назовите имена приятелей, встреченных вами в этом баре.
Партия, едва начавшись, была уже проиграна. Допрос складывался неудачно. Комиссар выглядел школьником, повторяющим урок. Одна, чувствуя это, с каждой минутой становился самоуверенней.
— Не встретил я никаких приятелей.
— И даже не заметили человека, присутствующего сейчас здесь?
Одна повернулся к Мегрэ, посмотрел на него и покачал головой.
— Разве что этого господина. Но не уверен. Я не обратил на него внимания.
— Что было потом?
— Потом я вышел, но от кино у меня разболелась голова, и я решил пройтись по Внешним бульварам. Переходил улицу, меня сбила машина, и я, уже раненный, очутился под каким-то деревом. Со мной рядом оказался вот этот господин. Он сказал, что меня задел автомобиль. Я попросил отвезти меня домой, но он не согласился и доставил в номер какой-то гостиницы.
Открылась дверь, вошел начальник полиции и молча прислонился к стене.
— Что вы ему рассказали?
— Да ничего. Все время говорил он сам. Описывал мне людей, которых я не знаю, требовал, чтобы я отправился сюда и подтвердил, что они мои кореши.
Иногда Амадье большим синим карандашом делал краткие пометки в блокноте, секретарь протоколировал показания целиком.
— Виноват, — вмешался начальник. — Все, что ты тут сочиняешь, очень мило. Но скажи-ка, что ты делал в три часа утра на бульваре Де-ла-Шапель.
— Гулял — у меня ж голова болела.
— Зря темнишь. Когда у человека целых четыре судимости…
— Извините, первые две погашены амнистией. Вы не имеете права попрекать меня ими.
Мегрэ лишь смотрел и слушал. Он курил трубку, запах которой пропитывал кабинет, по мере того как дым поднимался к потолку:
— А это мы через несколько минут будем знать точно.
Одна вывели в соседнюю комнату. Амадье бросил в телефон:
— Введите Эжена Берниара.
Вошел улыбающийся, самонадеянный Эжен, с одного взгляда определил позицию каждого действующего лица, раздавил окурок о пепельницу.
— Что ты делал вчера вечером? — бесстрастно осведомился Амадье.
— Честное слово, комиссар, рано лег спать — зубы разболелись. Можете проверить у ночного дежурного в гостинице «Альсина».
— В котором часу?
— В полночь.
— И ты не заходил в «Табак на улице Фонтен»?
— А где это?
— Минутку. Знаком ты с неким Одна?
— Как он хоть выглядит? На Монмартре ведь столько народа.
Каждая минута неподвижности стоила Мегрэ болезненного усилия.
— Введите сюда Одна, — распорядился по телефону Амадье.
Одна и Эжен с любопытством уставились друг на друга.
— Встречались?
— В жизни не приходилось, — громыхнул Эжен.
— Счастлив буду познакомиться, — отшутился официант из кафе.
Им лень было даже играть комедию. Глаза их смеялись, опровергая слова.
— Значит, вчера вечером вы не играли вместе в белот в «Табаке улицы Фонтен»?
Одна вытаращил глаза. Эжен зашелся от хохота.
— Ошибочка, господин комиссар.
Им устроили очную ставку с марсельцем, который только что пришел и подал Эжену руку.
— Знаете друг друга?
— Еще бы! Мы живем бок о бок.
— Где?
— В гостинице «Альсина». У нас соседние номера.
Начальник полиции знаком вызвал Мегрэ в коридор.
Вдвоем они прошагали до последнего кабинета, где Луи, хозяин «Табака», все еще ждал неподалеку от Жермена Кажо.
— Что намерены предпринять?
Начальник полиции тревожно поглядывал на спутника.
— Они вправду пытались вас убрать?
Мегрэ промолчал. Кажо следил за ним тем же спокойным ироническим взглядом, что Одна или Эжен.
— Если бы я мог допросить их лично, — вздохнул наконец бывший комиссар.
— Вы же знаете, это невозможно. А вот очные ставки будем продолжать, сколько захотите.
— Благодарю, господин начальник.
Мегрэ знал, что это ничего не даст. Все пятеро показывали одно и то же. Они приняли необходимые меры предосторожности, и вопросы, которые унылым голосом задает Амадье, ни за что не заставят их сознаться.
— Не знаю, правы вы или нет, — процедил начальник.
Они проходили мимо Кажо, который воспользовался случаем, чтобы поздороваться с главой полиции.
— Это к вам меня вызвали, господин начальник?
Был полдень. Большинство инспекторов отбыли на задание или отправились завтракать. Длинный коридор почти опустел. У двери начальник пожал Мегрэ руку.
— Что мне вам сказать? Пожелать удачи — вот и все, что я могу.
Он зашел к себе, взял пальто и шляпу, в последний раз окинул взглядом кабинет, где продолжался допрос, и, мрачно посмотрев на Кажо, стал спускаться по лестнице.
Мегрэ был на пределе. Еще никогда он так не задыхался от сознания собственного бессилия. На соседних стульях терпеливо и спокойно сидели Кажо и Луи, которых забавляло хождение комиссара взад-вперед.
В кабинете Амадье неторопливо журчали голоса. Вопросы и ответы чередовались без всякой спешки. Комиссар, храня верность обещанию, следовал плану Мегрэ, ничего к нему не прибавляя от себя и не выказывая никакой заинтересованности.
А Филипп в тюрьме! Г-жа Мегрэ нетерпеливо ждет почтальона!
— Славный денек, месье! — неожиданно адресовался Кажо к своему соседу. Луи.
— Очень славный! Ветер восточный, — откликнулся тот. — Вас тоже вызвали?
Все это говорилось для Мегрэ с явным намерением поиздеваться.
— Да. Видимо, от меня ждут каких-то сведений.
— Со мной такая же история. Вы к кому из комиссаров?
— К какому-то Амадье.
На ходу Мегрэ задел Кажо, тот раздвинул губы в оскорбительном смешке, и вдруг у комиссара сработал неудержимый животный рефлекс. Рука его грохнула о Щеку Нотариуса.
Это была ошибка! Последствие бессонной ночи, целой цепи унижений!
