Филипп Думенк - Расследование смерти мадам Бовари
Неожиданно в Ионвиль явился элегантный атташе префектуры Руана, звали которого Лонгвиль. Делевуа и Реми едва были знакомы с ним, но ходили слухи, что он имеет большие связи, а также испытывает непреодолимое отвращение к любому второстепенному делу. Поэтому комиссар и молодой полицейский с немалым удивлением наблюдали, как он, с тростью в руке, одетый в элегантную, подбитую мехом шубу, выбирался утром из полицейского экипажа, в связи с обстоятельствами специально посланного в Ионвиль.
От его лошадей еще валил пар, экипаж остановился на другой стороне улицы, на некотором расстоянии от «Золотого льва». Господин Лонгвиль вылез из экипажа и в нерешительности встал рядом с ним, опасаясь, по-видимому, ступать по льду в своих изящных туфлях. Делевуа перешел дорогу, чтобы поздороваться с ним. Через окно гостиницы Реми видел, что патрон не менее десяти минут разговаривал с молодым благовоспитанным человеком, взмахивая руками, словно в негодовании. Он решил спуститься и поговорить с Делевуа.
Префектура, объяснил мертвенно-бледный комиссар, поменяла тактику. После того как она сама, да еще с таким энтузиазмом, запустила процедуру, дело собираются притормозить из-за некоторых непредвиденных реакций общественности. Распространяющиеся слухи о самоубийстве уже шокировали некоторые впечатлительные души. Что же будет, если начнут говорить об убийстве? Господин префект пожелал обсудить с Делевуа данную проблему, и именно поэтому Лонгвиль повезет комиссара в Руан. Реми останется на месте, ожидая возвращения патрона, или тоже будет отозван.
Лонгвиль по-прежнему стоял около своего экипажа, поглядывая по сторонам. Делевуа продолжал объяснять. Он говорил бесстрастно, словно новость его не удивляла и не имела к нему никакого отношения. На самом же деле старый сыщик был потрясен, и тот, кто хорошо знал его, заметил бы это.
Реми пришел в негодование.
— Но все-таки почему? — возмущался он.
— Эх, Реми, это приказ! Между истиной и общественным порядком Администрация всегда выбирает второе, и каждый раз бедолага следователь за это расплачивается! Скажи-ка мне, парень (тот хлыщ все равно не может нас услышать), ты по-прежнему собираешься делать карьеру в полиции?
— Да, конечно.
У комиссара было озадаченное лицо. Лонгвиль продолжал наблюдать за разговором издалека.
— Слушай, Реми, если можешь, меняй ремесло. И чем скорее, тем лучше!
— Но в чем дело?
— Ни в чем.
Делевуа казалось, что он испытывал к своему начальству должное уважение. Пока старый комиссар спускался со своим саквояжем из комнаты, в его голове проносились разные мысли: «Это уж слишком! Разве я допустил какую-нибудь оплошность? Может, что-то важное от меня ускользнуло? Или я кому-то стал неугоден?»
Реми был как громом пораженный. Вот так: тридцать лет безупречной службы, кабалы, невысокой зарплаты, бессонных ночей и проглоченных обид дают вам право лишь молчать и терпеть! В шестьдесят лет, как и в двадцать, надо бояться за свое продвижение, уступать, подчиняться бездарям, которые над вами поставлены благодаря состоянию или связям!
Но ничто не заставило бы Делевуа поступить по-другому. Старый вояка, каким он был, всегда идет вперед и подчиняется своим начальникам — такова его позиция. Его наставниками были младшие офицеры Великой армии, ими командовал сам император. Комиссар не питал ни малейших иллюзий относительно баловней нового поколения, которые в мирное время заполонили Администрацию. Они по большей части обладали дипломами или пользовались незаслуженной протекцией и были заняты прежде всего собственной карьерой. Это были виртуозы в искусстве эксплуатировать своих подчиненных, чтобы потом хвастаться плодами их трудов. Однако комиссару в любом случае приходилось повиноваться.
— В конце концов, — говорил он с беззаботностью старого служаки, который привык завязывать свой мешок, не зная, куда его отправят на этот раз, и научился извлекать пользу из препятствий, встречающихся на пути, — меня почти устраивает, что я туда возвращаюсь. По крайней мере, смогу удостовериться, выполнил ли господин префект обещанное, чтобы повысить мой чин перед уходом на пенсию. Даю голову на отсечение, что он ничего не сделал!
— Но ведь следствие только началось.
— Ба! Да разве оно не проведено уже наполовину? Не мы ли с тобой последние дни вкалывали как проклятые, чтобы записать показания всех, или почти всех, свидетелей. Дело, естественно, не закрыто, мы просто ждем дальнейших указаний начальства. Послушай-ка, сынок, я уезжаю, но ты-то остаешься. Продолжай работать точно так же, как мы с тобой. Утром проведи допросы, а во второй половине дня поищи еще раз то чертово письмо, в котором прекрасная Эмма сообщает, что хочет покончить жизнь самоубийством. Можно еще попробовать поискать у свидетелей тупой предмет, которым покойной нанесли удары. Десять раз проверь алиби этого кретина Омэ, мерзавца Лерё, Бине и других. Когда покончишь с этим, жди новых указаний лично от меня. Ничего не предпринимай, будь начеку, не проводи никаких экспериментов. Просто замри, понятно? Каждый день с дилижансом отправляй мне запечатанный рапорт. Перед отправкой непременно убедись в том, что он не представляет никакого интереса. Тщательно выдерживай соответствующий стиль, потому что каждый день я буду читать твой рапорт господину префекту, чтобы его развлечь, и это будет важно для твоего продвижения. Об остальном не беспокойся, старый волк не заставит себя ждать!
Однако старому волку было не по себе, и он с трудом скрывал это.
Ипполит и служанка уже отнесли саквояж комиссара в экипаж. Лонгвиль в нетерпении держался за ручку дверцы и, казалось, с подозрением следил за разговором двух мужчин, словно этакий ангел-каратель, выполняющий возложенную на него миссию. Власть не любит, когда подчиненные шушукаются.
— Помни, Реми, — крикнул Делевуа, уже подходя к Лонгвилю и нимало не заботясь о его присутствии. — Ничего!
В тот самый момент послышалось громкое хлопанье закрываемых ставен. Некоторые жители городка, должно быть, привлеченные шумом, следили за этой сценой из своих окон и теперь, когда все закончилось и стало понятно, что Делевуа отзывают, потеряли к происшедшему интерес.
Несмотря на свою неопытность, Реми чувствовал, что приказ начальства будет иметь серьезные последствия. Как хотелось бы ему сейчас хорошенько расспросить обо всем своего наставника! Но Делевуа уже вскочил на подножку, а форейтор взялся за вожжи: Но! Пошли! Экипаж с комиссаром и Лонгвилем помчался, разбрызгивая колесами талый снег.
Разумеется, в то время Реми не подозревал, что в высших инстанциях решение уже давно было принято. Забота о том, чтобы не волновать общество, преобладала здесь над всем остальным. Поскольку дело могло поколебать мораль и общественное спокойствие, его постановили отобрать у Делевуа и похоронить. И Лонгвиль добрался до самого Ионвиля только ради того, чтобы без инцидентов и помех лично доставить комиссара в префектуру.
