Эрл Гарднер - Вороны не умеют считать
– Как ворона попала к вам?
– Мы с Панчо старые друзья. Он проводит со мной чуть ли не половину своей жизни. Назвали его в честь моего отца – Фрэнка Грэфтона. Ведь Фрэнк по-испански – Панчо.
– Вы знали мистера Кеймерона?
– Конечно.
– Давно?
– С детства.
– А Гарри Шарплза?
Она утвердительно кивнула.
– А Ширли Брюс?
– Знаю. Но у нас неважные отношения – мы почти не общаемся.
– А Роберта Хокли?
– Знаю.
– Не могли бы вы рассказать о себе и о нем.
Она пожала плечами:
– Да о чем, собственно, рассказывать? Мой отец, Фрэнк Грэфтон, был управляющим на приисках Коры Хендрикс. Она умерла, когда я была еще совсем маленькой. Я ее не помню. Опекунами ее наследства стали мистер Кеймерон и мистер Шарплз. Года через три или четыре во время аварии на шахте погиб мой отец. Мистер Кеймерон и мистер Шарплз очень его любили и были потрясены. Ведь именно благодаря ему их дела на приисках пошли в гору. Большую часть прибылей они дали как раз в эти три или четыре года после смерти мисс Хендрикс.
– Ну а что ворона?
– Мы с ней давно дружим. Панчо не любит сидеть на месте. И вообще птице надо летать – вот мистер Кеймерон и решил не стеснять своего любимца. Я повесила для него в сарае клетку, вынула одно из стекол в оконной раме. Так что Панчо прилетает когда хочет. Садится на крышу, каркает – зовет меня, я вхожу, подставляю ему плечо и кормлю. Если меня нет дома, Панчо летит прямо в клетку или возвращается к мистеру Кеймерону. Теперь, после всего, что произошло, он живет у меня. Ему ведь одиноко. Хотите взглянуть на Панчо?
– Конечно, – ответил я.
Дона провела меня за дом, к маленькому сарайчику, открыла дверь. Он весь был завален хламом: старыми сундуками, коробками, щепками, рваной одеждой, дровами.
– О, не удивляйтесь, – сказала Дона. – Мы давно уже перешли на газовое отопление. А дрова – для камина в комнате хозяйки, хотя я ни разу не видела, чтобы она его топила. Панчо должен быть в клетке. Панчо! Где ты?
Тут я разглядел в темном углу клетку – точно такую, как в кабинете Кеймерона. Раздался шелест, и ворона вылетела нам навстречу, хотела сесть на плечо Доне Грэфтон, но, увидев меня, отпрянула.
Дона поманила ее пальцем:
– Иди сюда, Панчо.
Ворона уставилась на меня своими маленькими глазками и прошипела:
– Вр-р-рун!
– Панчо! Как ты себя ведешь! Разве так можно? Иди сюда.
Вероятно, ворона боялась меня. Она осторожно уселась на штабеле дров в нескольких шагах от меня и замерла.
– Не бойся, Панчо. Мистер Лэм хочет познакомиться с тобой. Поговори с ним.
Птица взмахнула крыльями и опустилась Доне на палец. Девушка погладила ей шею.
– Панчо очень не любит, когда ему кладут руку на голову. Это для него как наказание. Только протянешь ладонь над его головой – сразу весь сожмется. Птица боится несвободы. Панчо, посмотри на мистера Лэма.
Я протянул руку, но Панчо, не проявив ко мне никакого интереса, отпрянул и что-то прошипел. Дона рассмеялась:
– Он говорит «убир-р-райся». Его трудно понять. Лучше всего ему удается выговорить «вр-р-рун». Такой озорник! Сегодня Панчо не в настроении… Конечно, ему невесело – смерть хозяина повлияла на бедную птичку.
– Дом мистера Кеймерона недалеко отсюда?
– Квартала три-четыре.
– Панчо летал к кому-нибудь еще?
– Нам кажется, что летал.
– Вам?
– Да, нам с мистером Кеймероном. Я никак не могу осознать, что его уже нет на свете.
– Так к кому же еще летал Панчо?
– Этого мы не знали. Панчо такой скрытный. Правда, Панчо? Иногда мы с мистером Кеймероном не могли его найти. Извини, Панчо, но ты очень тяжелый. Дона не может все время держать тебя на пальце. Ты не хочешь познакомиться с мистером Лэмом? – С этими словами Дона протянула руку в моем направлении, но ворона снова отпрянула. Тогда девушка слегка потрясла рукой и подтолкнула Панчо в сторону клетки.
– В-р-рун! – каркнул ей Панчо. – Убир-р-рай-ся! Убир-р-райся! – Захлопал крыльями и полетел к клетке.
– Он явно не в духе, – сказала Дона. – Я пытаюсь найти к нему подход, но что-то не получается. Может быть, вернемся в дом, мистер Лэм?
– Мистер Кеймерон часто уезжал, не так ли? В это время Панчо жил у вас?
– Да. У мистера Кеймерона были дела в Колумбии, а возить с собой ворону совсем непросто. Мистеру Кеймерону приходилось часто уезжать. И, по-моему, это ему не нравилось. Он так любил Панчо, и ему было хорошо дома. Конечно, когда мистер Кеймерон уезжал, я заботилась о Панчо.
– Ваш отец погиб, – сказал я, когда мы вернулись в дом. – А мать жива?
– Да.
– Она живет здесь, в нашем городе?
– Да.
На вопросы о матери Дона отвечала неохотно.
– Извините за настырность, но я все-таки спрошу: она вышла замуж во второй раз?
– Нет.
– Вы работаете? Может быть, я задаю нескромные вопросы, но поймите, мне очень нужно…
– Ну что вы, что вы… – Дона улыбнулась. – Я понимаю: чтобы зарабатывать, вам нужно много знать. Я вольная пташка.
– Чем же вы занимаетесь?
– Рисую. Коммерческая реклама. Иногда удается кое-что продать. Иногда даже заказы перепадают. Например, фирме нужен плакат для рекламы: девушка стоит у трапа корабля, волосы развеваются на ветру… Могу показать.
Она достала из шкафа увесистую папку и вытащила оттуда один из картонов: юная красавица прислонилась к трапу корабля, белый свитер обтягивает высокую грудь, ветер развевает волосы и подол юбки.
Я плохо разбираюсь в живописи, но эта картина чем-то захватывала. Доне удалось передать порыв ветра. Все здесь дышало жизнью. Девушка смотрела куда-то вдаль, за горизонт. В глазах ее светилась радость. Казалось, она подставляет ветру свое тело…
– Вам нравится?
– Очень, совсем как живая.
Дона глубоко вздохнула.
– Это по заказу одного туристического агентства. Но директор передумал: ему, видите ли, захотелось, чтобы девушка сидела у трапа в свете луны, а рядом стоял молодой человек в вечернем костюме.
– Вы замечательно нарисовали, – сказал я. – Если ему не понравилось, он просто осел.
– Ему не понравилось, хотя он даже не рассмотрел толком. Его помощник, который заказал мне эту работу, хотел, чтобы девушка стояла у трапа, освещенная солнцем, а директору понадобился лунный свет. Так оно всегда и бывает…
– И что теперь с этой работой?
– Не знаю. Может, удастся пристроить в какой-нибудь календарь.
– Мне очень нравится. Это отражение залитого солнцем моря в голубых глазах девушки… И весь ее облик, проникнутый надеждой.
– Вы действительно это почувствовали?
Я утвердительно кивнул.
– Я так рада! Именно этого мне и хотелось. Знаете, какое счастье, когда зритель видит именно то, что стремился выразить художник! Это так редко встречается.
