Месть под расчет - Джордж Элизабет

Ему сообщили, что она носила ребенка. Была поспешная свадьба с Миком Кэмбри из Нанруннела. Больше он ничего не знал о ней, во всяком случае, из материнских писем. Потом, через несколько месяцев, Нэнси сама сообщила ему о рождении дочери. Он послал положенный подарок и забыл о ней. И вот теперь он думал — неужели рождение ребенка могло так изменить цветущую здоровую женщину?

Решив, что судьба идет ему навстречу и оттягивает неизбежное, Томас вошел в кабинет управляющего.

Нэнси глядела в щелку жалюзей, закрывавших окна, и жевала суставы пальцев на правой руке, наверное, по привычке, судя по их виду.

Линли позвал ее, и она вскочила с кресла, спрятав руки за спину.

— Ты пришел к папе? Я так и думала, что ты придешь после ланча. Я думала… надеялась… переговорить с вами, прежде чем он вернется, милорд.

Линли стало неловко, когда она назвала его на «вы» да еще «милордом». В последние десять лет он всячески избегал ситуации, в которой мог услышать этого «милорда».

— Ты ждала меня? Не папу?

— Ждала. Да.

Нэнси вышла из-за стола и встала возле стены, на которой висела карта поместья. Потом она села, крепко сцепив руки на коленях.

В конце коридора хлопнула входная дверь, словно кто-то с силой закрыл ее. Послышались шаги. Нэнси вжалась в стул, словно желая спрятаться от того, кто войдет в кабинет. Однако звук шагов стал тише, доносясь откуда-то со стороны буфетной. Нэнси вздохнула с видимым облегчением.

Томас уселся в кресло ее отца:

— Приятно видеть тебя. Я рад, что ты зашла.

Нэнси перевела взгляд больших серых глаз на окно, словно разговаривая с ним, а не с Томасом:

— Я хочу попросить тебя. Мне трудно. Не знаю, с чего начать.

— Ты больна? Как будто очень похудела. Это из-за ребенка? Он… — Томас умолк, с ужасом осознав, что не знает, кого родила Нэнси — девочку или мальчика.

— Да нет. С Молли все хорошо. — Она не смотрела на Томаса. — Меня гложет тревога.

— Ты о чем?

— Из-за этого я пришла. Но… — На глаза ей выступили слезы, но не пролились. От унижения лицо пошло пятнами. — Папа не должен знать. Ни в коем случае.

— Что бы ты ни сказала, это останется между нами. — Линли вынул из кармана платок и протянул его через стол Нэнси, которая взяла его, но не использовала, не позволяя себе расплакаться. — Ты в ссоре с отцом?

— Не я. Мик. Они с самого начала не поладили. Из-за ребенка. Из-за меня. Из-за нашей свадьбы. А сейчас стало совсем плохо.

— Я могу чем-то помочь? Если не хочешь, чтобы папа знал, я не представляю, каким образом…

Он умолк, ожидая, что она скажет, и увидел, как она подобралась, словно набираясь мужества перед прыжком в пропасть.

— Вы можете помочь. Можете. Деньгами. — Она вздрагивала, произнося эти слова, но к концу как будто расхрабрилась. Я все еще занимаюсь бухгалтерией в Пензансе. И в Нанруннеле. А еще по вечерам работаю в «Якоре и розе». Но этого не хватает. Цены…

— Какие цены?

— Я о газете. У отца Мика в прошлом году была операция на сердце — вы знали? — и с тех пор все дела ведет Мик. Ему хочется все модернизировать. Купить новое оборудование. Ему тяжко думать, что он навечно привязан к Нанруннелу и еженедельной газете со сломанными прессами и пишущими машинками. У него есть планы. Хорошие планы. Но нет денег. Он тратит их. Ему все время не хватает.

— Понятия не имел, что «Споуксмен» принадлежит Мику.

— Это не то, чего он хотел. Ведь прошлой зимой он собирался пробыть тут всего несколько месяцев. Пока отцу не станет лучше. А это быстро не получилось. Потом, я…

Линли отлично все понял. То, что для Мика Кэмбри было приключением, разнообразием в скучной жизни Нанруннела, закончилось свадьбой и ребенком, к которому он ничего не испытывал, кроме мимолетного любопытства.

— Мы в ужасном положении, — продолжала Нэнси. — Он купил компьютеры. Два разных принтера. Оборудование для дома. Оборудование для работы. Много всего. А денег не хватило. Мы сняли Галл-коттедж, а теперь нам повышают арендную плату. Мы не можем столько платить. Мы не заплатили за два месяца. А если потеряем этот дом… — Она опять едва не расплакалась, но взяла себя в руки. — Не знаю, что будем делать.

— Галл-коттедж? — Этого Томас Линли никак не ожидал. — Ты говоришь о доме Родерика Тренэр-роу в Нанруннеле?

Нэнси расправила платок на колене и стала крутить нитку в уголке, где была вышита буква «А».

— Мик и папа никогда не поладят. Вот нам и пришлось переехать, когда родилась Молли. И Мик договорился с доктором Тренэр-роу.

— Ты считаешь, что вы платите слишком много?

— Мы платим помесячно. Но за два последних месяца Мик не заплатил. Доктор Тренэр-роу звонил ему, а Мику все равно. Он говорит, денег нет, поговорим, когда я вернусь из Лондона.

— Из Лондона?

— Он там работает над одним расследованием. Говорит, всегда ждал чего-то такого. Оно принесет ему славу как журналисту. Ему кажется, он сумеет продать его. Может быть, даже на телевидение. Сделает документальный фильм. И тогда будут деньги. А сейчас денег совсем нет. Я так боюсь, что мы кончим на улице. Или будем жить в газетном офисе. Папа этого не перенесет.

— Насколько я понял, папа ни о чем не знает?

— О нет! Если он узнает…

Нэнси прижала ладонь ко рту.

— Нэнси, деньги не проблема, — сказал Линли. Он обрадовался, что она хочет получить от него деньги и совсем не ждет, что он возьмет на себя переговоры с доктором Тренэр-роу. — Я одолжу тебе, сколько надо. Отдашь, когда сможешь. Но я не понимаю, почему твой папа не должен ни о чем знать. Траты Мика вполне разумны, если он хочет модернизировать газету. Любой банк…

— Она не все сказала вам, — мрачно произнес появившийся в дверях Джон Пенеллин. — Ей стыдно. Стыдно. Вот в чем дело. Кроме позора, она ничего не получила от Мика Кэмбри.

Нэнси, заплакав, вскочила со стула, будто собираясь бежать прочь. Линли бросился к ней.

— Папа!

Она протянула к нему руки, умоляя о пощаде.

— Тогда говори все, — сказал ее отец. Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь, чтобы Нэнси не убежала. — Если ты показала половину своего грязного белья милорду, вываливай остальное. Ты же просила у него денег, правильно? Тогда расскажи ему все, чтобы он знал, кому дает деньги.

— Ошибаешься.

— Разве? — Пенеллин обернулся к Томасу. — Мик Кэмбри тратит деньги на газету. Правильно. Она не солгала. Но все остальное он спускает на своих подружек. А это деньги Нэнси, так ведь, девочка? Заработанные на четырех работах. На четырех? Или уже больше? Ты ведешь бухгалтерию в Пензансе и Нанруннеле, а еще каждый вечер работаешь в «Якоре и розе». А маленькая Молли в это время спит в корзинке на полу в кухне паба, потому что ее отец не может оторваться от своей писанины и присмотреть за девочкой, пока Нэнси работает на них. Только дело не в его работе. Дело в женщинах. Сколько их, Нэнси?

— Неправда, — отозвалась Нэнси. — Это в прошлом. Сейчас только газета, папа. И ничего больше.

— Ради бога, только не лги, не усугубляй свой позор. Мик Кэмбри — нехороший человек. И всегда был таким. И всегда будет. Возможно, он хорош, только если надо совратить неопытную девчонку и наградить ее ребенком. А со всем остальным он не умеет справляться. Посмотри на себя, Нэнси, — вот уж отличный образец любимой жены. Ты только посмотри на свое платье. На свое лицо.

— Это не его вина.

— Ты только подумай, что он из тебя сделал.

— Он не знает, что я здесь. И ни за что не попросил бы меня…

— Но он возьмет деньги, разве нет? И не спросит, как ты достала их. Во всяком случае, пока они нужны ему. А ведь они нужны ему, правда, Нэнси? У него другая любовница? Или сразу две? Три?

— Нет! — Нэнси в отчаянии посмотрела на Линли. — Я просто… я…

Она покачала головой, не в силах сдерживать свои чувства. С посеревшим лицом Пенеллин тяжело шагнул к ней.

— Посмотри, что он с тобой сделал. — Он повернулся к Линли. — Посмотрите, что Мик Кэмбри сделал с моей девочкой.