Агата Кристи - Место назначения неизвестно
Лебланк повернулся к берберу.
— Вы продела та колоссальную работу, — сказал он на местном наречии. — У вас, видно, глаза как у ястреба, отец. Покажите, пожалуйста, то, что вы нашли.
Старик вытащил из складок своей одежды и, сделав шаг вперед, положил перед Лебланком довольно крупную серовато-розовую жемчужину.
— Вот. Точно такая, какие показывали нам.
Джессеп протянул руку и взял жемчужину. Достал из коробочки другую и стал их сличать. Затем подошел к свету и принялся разглядывать находку через сильную лупу.
— Да! Правильно! — воскликнул он. — Здесь есть отметина! — В его голосе звучало торжество. — Умница, девочка! Молодец! Видите, ей удалось-таки это сделать!
Лебланк засыпал бербера градом вопросов.
— Эта жемчужина была найдена приблизительно в полумиле от того места, где сгорел самолет, — перевел наконец Лебланк Джессепу.
— И это говорит за то, — подхватил Джессеп, — что Хилари жива!
— Мы его наградим, как было обещано, — сказал Лебланк, отпустив своего сотрудника и бербера. — Теперь за жемчужинами будет охотиться все население района. У этих людей необыкновенное зрение, а вознаграждение — прекрасный стимул. Главное, чтобы те не догадались.
— Вряд ли, — отозвался Джессеп. — Все это вполне естественно. У Оливии неожиданно порвалась нитка бус. Такой поддельный жемчуг носят многие женщины. Часть ей удалось собрать, и она сложила их в карман платья. А в любом кармане может быть дырка…
— Итак, мой капитан! — Лебланк смотрел на Джессепа с торжествующей улыбкой. — По вашему указанию был произведен тщательный осмотр отхожих мест. В доме Абдуллы Мохаммеда нашелся кусочек жевательной резинки, к которой и была прикреплена жемчужина. Мы допросили Абдуллу и его сыновей. Они сначала утверждали, что им ничего не известно, а затем кое-что вспомнили. Они показали, что шесть человек из немецкой археологической экспедиции провели в их доме ночь. Абдуллу заставили поклясться, что он никому ни слова не скажет об экспедиции, которая якобы проводит здесь раскопки, не имея на это официального разрешения. Ему была вручена большая сумма. Дальше. Ребятишки из деревни Эль Кайф тоже принесли две жемчужины. Теперь мы знаем, в каком направлении двигалась автомашина. Это уже много, не правда ли, мистер Джессеп? Как вы и предполагали, здесь была использована «Рука Фатьмы» — арабы часто малюют этот знак светящейся краской на своих повозках и автомашинах. И делают это только глубоко набожные мусульмане.
— Все это верно, но мы должны быть очень осторожны. Если наши противники что-либо пронюхают, то пустят нас по ложному следу и предоставят в наше распоряжение несколько грузовиков с фосфоресцирующими символами на борту, — угрюмо усмехнулся Джессеп.
— Конечно, — подхватил Лебланк. — Я полностью с вами согласен. Осторожность и еще раз осторожность!
На следующее утро улыбающийся Лебланк предъявил Джессепу еще три жемчужины. На сей раз они были склеены жевательной резинкой в виде фигуры, напоминающей треугольник.
— Это, видимо, должно означать, что следующий этап путешествия был проделан самолетом, — предположил Джессеп.
— Совершенно верно! Их нашли на старом военном аэродроме, расположенном в весьма отдаленном и уединенном месте. — Лебланк пожал плечами. — Самолет неизвестного государства, — с расстановкой проговорил он, — и опять место назначения неизвестно. И мы опять в тупике…
Глава 14
— Невероятно! — говорила сама себе Хилари. — Невероятно! Я уже десять дней здесь. Самое страшное в жизни то, что человек довольно легко приспосабливается к условиям, в которых он оказывается.
Она вспомнила, как однажды видела в музее средневековое орудие пытки. Это была всего-навсего железная клетка, но человек не мог в ней ни сидеть, ни лежать. Гид рассказал, что последний заключенный провел в этой клетке ни много ни мало — восемнадцать лет. Затем его выпустили на свободу, и он прожил еще двадцать лет до своей мирной кончины.
Когда Хилари только попала сюда, ее не оставляло чувство какого-то безотчетного ужаса, мысли, что она навсегда заключена в тюрьму. А вся роскошь, которой маскировались эти режимные в сущности условия, делала жизнь еще страшнее. И вот теперь — и это больше всего пугало ее, — прожив здесь около десяти дней, она, хотя и подсознательно, но принимала условия новой жизни как вполне естественные.
— Вполне возможно, — сухо дозвался Питерс, — здесь не удивительно и рехнуться.
Не проходило, однако, и ощущение какого-то страшного, прерывного сна. Хилари казалось, что он длится уже долгие годы и никогда не кончится, что все свои оставшиеся годы она проведет здесь, что это и есть жизнь, а ничего другого не существует и в помине.
Хилари считала, что такая быстрая приспособляемость свойственна в основном женщинам. В этом их сила, и в этом их слабость.
Фрейлин Нидхейм она почти не встречала, разве только иногда в столовой. При встрече немка обходилась холодным кивком и ни в какие разговоры с Хилари не вступала. Кажется, она была вполне довольна. Она относилась к тому типу людей, которые полностью поглощены своей работой. Никакие мысли о братстве народов, о мире во всем мире, о свободе ума и духа ее не занимали. Будущее для нее было простым и ясным — владычеством высшей расы, к которой принадлежит и она; все остальные, если будут вести себя разумно, могут рассчитывать на приличное к себе отношение избранных. Если люди работают хорошо, то они нужны, а что касается убеждений, то их можно изменять — так считала немка.
Хилари иногда удавалось немного поговорить с доктором Барроном. Этот человек, поглощенный своим делом, был полностью удовлетворен теми условиями, в которые попал.
— Меня отнюдь не угнетает этот тюремный режим, — сказал он как-то Хилари со своей рассеянной улыбкой, — а это действительно самая настоящая тюрьма, хотя решетки и позолочены. Говоря откровенно, миссис Беттертон, я приехал сюда только ради денег.
Хилари смотрела на собеседника с улыбкой, в ее голосе звучало удивление:
— А какая вам польза от денег, если вы находитесь здесь, мистер Баррон?
— Здесь мне предоставлено дорогостоящее лабораторное оборудование для исследований, и мне не приходится оплачивать все это из собственного кармана. А кроме того, я могу служить делу науки. Я люблю свою работу, но совсем не в плане служения человечеству. Я испытываю величайшее интеллектуальное наслаждение от моей работы, и только это я считаю важным. А что касается денег, то перед отъездом из Франции мне была выплачена крупная сумма денег, которые сейчас находятся в одном из банков. Когда все это кончится, я смогу их получить и использовать по своему усмотрению.
— Вы сказали, когда все это кончится? — изумилась Хилари. — А почему это должно случиться?
— Надо иметь здравый смысл, — резонерски ответил доктор Баррон. — Все течет, все изменяется… Ничто не длится вечно. Я пришел к заключению, что во главе всей этой Организации стоит безумный. А сумасшедшие, с позволения сказать, могут быть логичными… Но в конце концов, — он передернул плечами, — все это меня вполне устраивает.
Что касается Торквила Эрикссона, то он чувствовал себя прекрасно. Хилари видела его очень редко и не жалела об этом, ее всегда пугал какой-то странный жестокий взгляд его почти прозрачных глаз. Хилари была убеждена, что Эрикссон относится к тем молодым людям, которые могут умертвить три четверти населения земного шара ради утопических идей воспаленного мозга.
Легче всего ей было найти общий язык с Энди Питерсом. По мнению Хилари, это происходило потому, что Энди был всего лишь талантливым ученым и далеко не гением. Питерс тяготился здешней атмосферой и, пожалуй, в такой же степени, как и Хилари, ненавидел ее.
— Честно говоря, я не знал, куда еду. Вернее, я думал, что знаю, но я ошибся. Партия, к которой я принадлежу, не имеет ничего общего с этим местом. И, конечно, Москва тут абсолютно ни при чем. Здесь какой-то фарс, скорее всего фашистского толка, — говорил он Хилари.
— Вам не кажется, — спросила Хилари, — что вы, так сказать, попались на лозунги?
— Может быть, вы и правы. Над этим следует поразмыслить. Мы часто бросаемся словами, не вдумываясь в их сущность. Одно я знаю совершенно точно: я хочу выбраться отсюда.
— Это будет нелегко, — Хилари понизила голос.
— Да! — Голос Питерса был полон решимости. — Это будет нелегко, но не существует ничего невозможного.
— Как я рада слышать это от вас! — проговорила Хилари. — Как я рада!
— Вам надоело здесь? — Энди посмотрел на нее с сочувствием.
— Очень. Но это еще не самое страшное. Я боюсь другого.
— Другого? Чего же, например?
— Боюсь привыкнуть ко всему этому.
— Я понимаю вас… Иногда мне кажется, что тут кое-что проделывают с людьми.
— Проделывают? Что вы имеете в виду?
