Анна Литвинова - Трансфер на небо
– То же, что и до ужина, – хмыкнула старлетка и без обиняков добавила: – Трахались.
– Вино пили? – мягко и словно невзначай спросил Опер.
– Вино? – сделала паузу Снежана, и по ее метнувшимся глазам Варя поняла: сейчас соврет. Опять соврет. – Нет, не пили.
– Да что ты врешь! – Варя не выдержала – гаркнула.
Опер с любопытством глянул на коллегу: словно на статую, какую-нибудь девушку с веслом, что вдруг взяла да заговорила.
– Что ты мелешь! – набросилась Варвара на девушку.
Тупоголовость Снежаны раздражала ее, равно как и ее проститучий вид, и жалкие попытки что-то скрывать, и эмоциональная холодность.
– В номере Нычкина нашли пустую бутылку из-под вина. Бордо, между прочим. Кто ее пил?! Нычкин в одиночку? Или ты пила, но не с ним, а с Кондаковым?
Глаза Снежаны наполнились слезами. Она потупилась, потом прошептала:
– Да, это мы. Мы пили. С Нычкиным.
– Чего ж ты тогда врешь?! – воскликнула Варя. – По мелочам врешь?!
– Я думала, футболистам пить нельзя, – прошептала та, – режим.
– Ты что, дура совсем?! – напустилась на нее Варя. Ее гнев был искренним – не то что постоянная игра Опера.
А он тут же постарался использовать вспышку Вари в своих интересах, то есть в интересах расследования.
– Варвара Игоревна! – строгим тоном одернул он Варю. – Выбирайте выражения!
И тут же ласково обратился к подозреваемой:
– Вы с Нычкиным вино из бокалов пили? Или из горла?
– Из стаканчиков. Он с собой наборчик возит, – прошептала Снежана.
– А чем Нычкин вино открывал?
– Н-не знаю. Н-не помню. Штопором, наверное.
– Хорошо. Вы этот штопор опознаете для меня, но позже, ладно?..
Девушка кивнула – она не сводила с Малютина глаз. Он, кажется, сменами своего настроения и ритма допроса заворожил ее, как Марадона в свои лучшие дни завораживал защиту противников.
– Итак, Снежана Федоровна, – эпическим тоном произнес Опер, – после ужина вы весь вечер провели в номере с Нычкиным. Пили вино, и все такое… А что было дальше? – задушевно продолжил он. – Как в том номере, в вашей постели, вдруг Кондаков оказался?
Моделька вздохнула и заученно проговорила:
– Я заснула, потом просыпаюсь, Василия рядом нет. Темно. И слышу: в нашем номере кто-то ходит. Я его окликнула: «Чубчик, Чубчик!» – это у нас с Нычкиным прозвище такое. Никто не отвечает. Я испугалась. А потом… Потом на постель ко мне кто-то садится. Ну, я думала, это Нычкин, взяла его и погладила. По ноге… И поняла, что это не он!
– А Кондаков, – добавил Опер.
– Да. Кондаков!
– Он пришел к вам по старой памяти в гости.
– Уж не знаю, по какой он там памяти ко мне пришел, – с выражением оскорбленной невинности проговорила Снежана, – да только я его к себе не приглашала!
– А вот скажите, Снежаночка, – чрезвычайно доверительно спросил Опер, – кто лучше в постели: Кондаков или Нычкин?
Варя не сомневалась, что сейчас Снежана пошлет Опера далеко и надолго – лично она бы на ее месте так и сделала. Однако ту вопрос не оскорбил, она вдруг всерьез задумалась.
– Да оба ничего… – произнесла она неуверенно.
– И вы сегодня это проверили, – утвердительно сказал Опер, – спали с ними обоими. С одним сначала, а потом с другим.
– Нет!! – вскричала Снежана.
– Снежаночка, – вроде бы шутливо погрозил ей пальцем Малютин, – у нас ведь здесь, прямо на базе, судмедэксперт есть. А что это значит? А то, что мы у вас прямо сейчас можем анализ взять. Возьмем и определим: один мужчина с вами сегодня был или двое. Так что лучше до греха – до анализа то есть – не доводите. Правду говорите: было у вас ночью чего с Кондаковым? Или не было?
Девушка с ужасом смотрела на Опера и молчала.
– Я же у вас подробностей не прошу, – мягко продолжал тот, – вы только головой кивните. «Да» или «нет».
Глаза девушки заполнились слезами, а потом она часто-часто, как китайский болванчик, закивала.
Варвара обрадовалась. Кажется, Опер медленно, но верно выходил на след.
– Ну, значит, было, – по-прежнему задушевно произнес Опер. – А что потом-то случилось?
– Понимаете, – сказала Снежана оправдывающимся тоном и метнула смущенный взгляд почему-то на Варвару, – Кондаков, он ведь такой был. Настырный. Прилипчивый. Король, короче.
Опер сочувственно, словно психотерапевт, посмотрел на модель и понимающе кивнул:
– Ему легче было дать, чем объяснить, почему нельзя.
– Ну да. Он пристал ко мне, как банный лист, – продолжала девушка. – Я, говорит, тебя люблю. И никогда не забуду. И все такое. Я ему сказала: «Ты же, типа, женат». А он: жена, говорит, не стена, можно и подвинуть. И она, говорит, далеко, в тропиках, наслаждается с загорелыми красавцами. И вообще, говорит, я сделал ошибку, что на ней женился. Ты, сказал, мне больше нравишься…
Снежана исповедовалась с совершенно бесстрастным видом. Слова «любить», «наслаждаться», «нравиться» звучали в ее устах столь же холодно и безразлично, как раньше «трахаться», «позировать» или «ужинать», «сидеть», и Варя в очередной раз подивилась замороженности, эмоциональной бесстрастности модельки.
– Так что пришлось мне с ним… – пожала плечами модель, и это прозвучало, как резюме ее эпического рассказа о любви, – трахнуться.
– Что ж, бывает, – философски подвел итог Опер.
Тут Варвара каким-то шестым чувством – по блеснувшим глазкам своего старшего товарища, устремленным на полуобнаженные бедра Снежаны, – вдруг поняла: а ведь и он, пожалуй, хотел бы оказаться в койке этой неразборчивой стервы, причем прямо сейчас. Та его своим рассказом возбудила.
«Ну и мужики, ну и кобели же вы все!» – мимолетно подумалось Варе.
– Скажите, Снежаночка, – задушевно спросил Опер, – а что было дальше?
Он, кажется, постарался сублимировать свою половую тягу к модельке в чуть ли не нежное к ней отношение. А также в желание раскопать как можно больше подробностей из сексуальной ночи подружки сразу двоих.
– Что было потом? Когда Кондаков кончил?
Варя еле удержалась, чтобы не поморщиться. А моделька спокойно ответила:
– Ну, я встала, – задумчиво проговорила она, – и сказала ему: уходи. А сама в душ пошла.
– А потом? – заинтересованно спросил Опер. Кажется, он верил в рассказ девушки. Да и Варваре история модельки казалась пошлой, противной, грязной, но честной, искренней.
– А потом я из душа вышла, – продолжала моделька, – а Кондаков спит. Я его и так, и так, толкаю: «Игорек, Игорек! Давай, вставай!» – а он не отзывается.
– Свет в номере горел? – заинтересованно спросил Опер.
– Не-а. Темно было.
– А может, Кондаков к тому времени уже и мертвый был?
Снежана на секунду сбилась с тона, испуганно заморгала. Потом сказала:
– Да нет, он теплый был. И дышал, – а затем неуверенно добавила: – Вроде бы.
