Найо Марш - Смерть в день рождения
— Мэри, — обратился мистер Темплетон к жене, — когда ты пользуешься этим составом для своих цветов, ты открываешь окна, да?
— Бога ради! — воскликнула она. — У тебя что, пунктик насчет аэрозолей? Чарльз, бедняжка, может тебе лучше показаться психиатру?
— Это очень опасно. Я даже купил брошюру по всем этим штукам. То, что там сказано, чертовски меня встревожило. Я и Морису ее показывал. Дорогая, прочитай сама, если не веришь мне. Спроси Мориса. Как ты думаешь, Морис, нельзя ведь шутить с этими вещами, правда?
Уорэндер взял баллон и долго смотрел на этикетку, на которой был нарисован красный череп с перекрещенными костями и написано грозное предупреждение.
— Нельзя продавать такие вещи. Я так считаю.
— Совершенно верно. Мэри, пусть Флоренс его выбросит.
— Поставь на место, — закричала она. — Господи, Чарльз, знал бы ты, как можешь надоесть. Когда этого хочешь!
Внезапно она схватила пульверизатор и сунула его в руки Уорэндеру.
— Стой здесь, дорогой, — сказала она. — Подальше, чтобы на платье не было подтеков и пятен. Чтобы только восхитительный туман. А вот теперь прыскай! Сильнее!
Уорэндер сделал, как было приказано. Мисс Беллами стояла в благоухающем облаке, откинув назад голову и протянув руки.
— Еще, Морис, — просила она, в экстазе закрывая глаза. — Еще!
Очень тихо Чарльз произнес:
— Господи!
Уорэндер посмотрел на него, пунцово покраснел, поставил склянку и вышел из комнаты.
Мэри и Чарльз смотрели друг на друга в молчании. В комнате стоял удушающий запах «Великолепия».
Глава 3
Чествование
1
Мистер и миссис Темплетон ожидали гостей у дверей гостиной. Входя в дом, приглашенные сталкивались сначала со сворой фоторепортеров. В глубине холла, у подножия лестницы, загромождая весь первый пролет, расположились со своей аппаратурой киношники. Почувствовав на себе блики вспышек, одни прибывшие старательно улыбались, другие, напротив, становились серьезными. Горничная провожала пришедших по холлу к порогу гостиной, где они попадали в заботливые руки стоящего там Грейсфилда, который, докладывая, направлял их прямо к хозяевам дома.
Гостей было немного, всего человек пятьдесят. Но приемы мисс Беллами отличались тем, что здесь собиралась элита театрального мира. Казалось, что каждый из гостей мастерски играет свой собственный приезд на коктейль Представление сопровождалось музыкой, которую исполняло превосходное инструментальное трио в нише огромной гостиной.
Несмотря на то что в обыденной жизни все они виделись очень часто, здесь гости при встрече друг с другом были склонны выражать не просто изумление, а какой-то небывалый восторг. Поздравляя мисс Беллами с днем рождения, каждый с восхищением говорил, как чудесно она выглядит. Одни, не отпуская ее рук, отступали на шаг, чтобы удобнее было ею любоваться, другие всем видом изображали смущение, третьи — своеобразное приятельское почтение. Потом они обменивались рукопожатием с Чарльзом, стараясь быть с ним особенно любезными и подчеркивая тем самым, что он не принадлежит к их миру.
Когда прибыли Рози и Берти, мисс Беллами приветствовала их с изумительным великодушием:
— Я так рада, — обратилась она к ним, — что вы решили прийти.
Поцелуй, сопровождавший это приветствие, был окрашен снисходительностью, которая у мисс Беллами именовалась милосердием. В то же время этот поцелуй каким-то непостижимым образом содержал в себе и угрозу. По ритуалу, они должны были принять его как святое причастие, что им, хоть и с неохотою, но все же пришлось сделать. Затем они, как по конвейеру, перешли поприветствовать Чарльза, который поздоровался с ними с заметной сердечностью.
Далее Рози и Берти направились в глубь огромной гостиной, а за ними проследовали две титулованные за театральные заслуги Дамы и Кавалер, три высокопоставленных, хотя и нетитулованных гостя, еще один Кавалер со своей супругой Леди, Монтегю Маршант и Тимон Гантри. В гостиной заботы о гостях были поручены Ричарду, который, играя отведенную ему роль неофициального сына хозяев дома, должен был не допускать большого скопления людей в середине комнаты и направлять всех в столовую и оранжерею. Ему приходилось также помогать нанятому на вечер бармену и горничной разносить напитки, пока не освободятся Грейсфилд и вторая горничная.
В глубине души Ричард чувствовал сильнейшее беспокойство. Днем, во время ленча, он не был на Пардонез-плейс. Вернувшись перед самым приемом, он не имел возможности до прихода первых гостей поговорить с Мэри. Но он понимал, что дела обстоят скверно. Об этом свидетельствовали совершенно безошибочные признаки, из которых легкое подергивание сложенных в треугольную улыбку губ Мэри было самым угрожающим.
«Был еще один скандал», — подумал Ричард и решил, что вид Чарльза, чьи руки слегка дрожали, а лицо было покрыто неровными пятнами, подтверждает это.
В ожидании Анелиды Ричард все время поглядывал на дверь. Сзади подошел Тимон Гантри.
— Я говорил с Монти, — сообщил он. — У тебя есть для него копия пьесы?
— Тимми, как любезно с твоей стороны! Да, конечно.
— Здесь?
— Да. У Мэри. Она обещала оставить ее в моей старой комнате.
— Мэри! С какой стати?
— Я всегда показываю ей свои вещи.
Гантри посмотрел на него и, коротко втянув в себя воздух, сказал:
— Вижу, что нужно говорить начистоту. Мэри считает, что в этой пьесе есть роль для нее?
— Я… Это не входило в мои намерения, — ответил Ричард.
— Дикки, пойми раз и навсегда. Я не намерен ставить эту пьесу с Мэри в главной роли. Я не намерен советовать Правлению финансировать постановку с Мэри в главной роли. Пьеса неизбежно и с треском провалится с Мэри в главной роли. Это ясно?
— Безусловно, — ответил Ричард.
— Более того, чтобы быть до конца честным и иметь право называться твоим другом, должен сказать, что тебе давным-давно пора освободиться и перестать быть эдаким бычком на веревочке. Спасибо, я предпочитаю виски с содовой.
В смятении Ричард отправился за виски. Возвращаясь обратно, он понял, что навязчивое жужжание разговора внезапно прекратилось, как это иногда случается во время подобных приемов. Гантри, возвышавшийся над всеми гостями в комнате, смотрел куда-то поверх голов в сторону двери. Некоторые из присутствующих тоже повернулись ко входу. Посмотрев в просвет между затылками и плечами, Ричард увидел, что появились Анелида и Октавиус.
Только много позже Ричард понял, что его первой реакцией было простое чувство благодарности к Анелиде за то, что она была так красива. Он услышал, как Тимон Гантри произнес:
