Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось
«Вы помните мое имя? — Алда рассмеялась, обнажив ряд ровных зубов. — Просто не верится! — Она протянула руку и убрала табличку. — Галина заболела, а вместо нее поставить за прилавок некого… Вот и приходится самой. Я тут работаю заведующей.»
«Сколько с меня?»
«Рубль шестьдесят две. Заходите почаще. Я приберегу для вас что–нибудь вкусненькое!»
Константин положил оба кулька в портфель, поблагодарил и поехал домой. Дома, задумавшись, стал есть салат ложкой прямо из кулька. Потом вдруг вскочил и бросился обратно — успел, магазин еще не закрыли.
Жизнь — это цепь попыток избежать одиночества…
— Ты мне не веришь? — Константин с удивлением смотрел на Ималду. — Мы в самом деле были друзьями.
— Если человек не виноват, ему незачем убегать.
Ему захотелось снова упасть ничком в подушку и заснуть, потому что в голове гудело и трещало, от боли она просто разламывалась.
— Ты рвалась к окну… Я едва удерживал тебя. Казалось, ты выпрыгнешь вслед за матерью. У тебя были ужасные, стеклянные глаза, будто ты ослепла, ничего больше не видишь… Потом ты остановилась посреди комнаты как деревянная… Я не знал, что делать… Позвонил в «скорую помощь». Мне сказали, что машина уже выехала, и я просил, чтобы выслали еще одну — у дочери несчастной расстроились нервы. Назвал этаж и номер квартиры…
— Но…
— В чем ты, девчонка, упрекаешь меня? В том, что я тебя спас?
«И вообще — что ты понимаешь в жизни? Что ты видела за свою короткую, как у кошки, жизнь? Как папочка приносил домой конфетки? Как мамочка приносила домой конфетки, когда папочку забрали обэхээсники? А еще? Больше–то ничего!»
Может, тогда не следовало уходить? Но что от этого изменилось бы? Алда уже была мертва, и надо признать — сама она в том виновата… Для девчонки он сделал все, что можно сделать в такую минуту…
Из полушокового состояния его вывела громкая ругань двух мужчин на лестнице: «Ты старый дурак, додумался — такой тяжеленный шкафище двигать на ломтиках картошки!» — «Но ведь ты сам это и предложил! А кто сказал — ломиком приподнимем? Поднимай теперь!»
Константин окинул взглядом комнату, схватил свой бокал и сунул в карман — бутылка с вином пусть остается, к ней он не прикасался, значит, на ней отпечатки пальцев только Алды.
Лестничную площадку этажом ниже перегородил огромный шкаф. По обе стороны от него суетились два старика, обмениваясь «любезностями»: «Обормот ты! Как дам сейчас по шее!» — «Попробуй только, старая калоша! Я в долгу тоже не останусь!»
Не уйти — дорога вниз перекрыта.
Может, остаться, подождать милиционеров? Дверь квартиры оставалась открытой — девчонка все стояла посреди комнаты как изваяние. Что он ответит на вопросы милиционеров? Ничего! К тому же — эта проклятая судимость!
«Когда вы познакомились? Где познакомились? Какие у вас были отношения? О чем говорили? Неужели? Вы признались ей в любви, а она взяла и выпрыгнула в окно? А почему я должен этому верить? Ах, вы сказали, что послезавтра в магазин, которым она заведует, явится ревизия? Откуда вам, швейцару ресторана, известны такие сведения?»
Внизу хлопнула входная дверь, громко переговариваясь, наверх поднимались люди.
Прочь отсюда! Любой ценой!
Он взбежал по лестнице, надеясь, что там, на площадке, переждет, но вдруг заметил, что люк на крышу не заперт и что до него нетрудно добраться по железным скобам, вмурованным в стену.
Он отступал пятясь и тщательно заравнивая свои следы на шлаке, который толстым слоем покрывал пол чердака. И лишь добравшись до противоположной стороны, где были настланы доски, Константин перестал заметать следы.
В углу он заметил дверь. Через нее вышел на лестницу соседнего дома.
На улице было обычное движение, а у края тротуара стояла оперативная машина милиции, лужу крови уже присыпали песком.
Алда! Я ничтожество, я всего лишь их цепной пес. Прости меня! Про–сти!
Он доплелся до ближайшего магазина и на все деньги купил коньяку. Потом зашел в соседний двор за дровяные сарайчики. Тут стояли контейнеры для отбросов. Один был переполнен, по нему бегали крысы с длинными голыми хвостами. Константина крысы не боялись, но на всякий случай своими любопытными злыми глазками следили за каждым его движением.
Не ощущая вкуса коньяка, он залпом выпил полбутылки, потом вспомнил о бокале в кармане.
Налил в него. Выпил.
Несколько минут он тупо смотрел на пустой бокал, потом с силой запустил им в стенку контейнера. Крысы бросились врассыпную, а когда он приставил пустую бутылку к одному из контейнеров — может, пригодится какому–нибудь обнищавшему пьянице — снова заметил рядом щетинистые морды с длинными передними зубами.
Алда, я ничем не мог помочь тебе! Честное слово ничем! У меня ничего нет, кроме тех тряпок, что на мне!
Кубки! Я мог продать свои кубки, — пронеслось в голове, но мысль эта быстро угасла. Кто бы их купил? Кому они нужны? Лишь один из них серебряный, да и то стенки у него тонюсенькие. Пару сотен, может и удалось бы выручить. Ерунда! Они тебя не спасли бы!
Значит, это судьба, если уж так все закончилось. Иначе и быть не могло, ведь я неудачник, неудачи просто заложены в моих генах. Когда я наконец–то повстречал человека, когда мне чуть–чуть улыбнулось счастье, обязательно должно было случиться что–то такое, что сметает все как метлой… Только не радуйтесь — Константин сильный, он вынесет и это! Разве я мало вынес? А сколько еще предстоит?..
— Ты еще тут? Чего тебе надо? — жилы на мощной шее Константина напряглись, глаза налились кровью.
— Зачем вы приходили тогда к нам? Я вас раньше никогда не видела…
— Убирайся, или я спущу тебя с лестницы!
Девушка упрямо стояла, не двигаясь с места.
Константин как клещами схватил ее за плечо, дотащил до дверей и вытолкнул на лестницу.
— Нашлась тут… Константин Курдаш никого не боится!
Он добрался до плиты, сорвал с последней, полной, банки пластмассовую крышку. В воздухе распространился легкий запах бензина.
Курдаш пил прямо из банки. Кожа на подбородке от стекающего спирта стала сухой, сморщилась.
— Ну и дрянь!
На следующий день Ималда попыталась заговорить со швейцаром, когда он, выбритый и надушенный, стоял на своем посту у входа в «Ореанду», но Константин отчетливо и враждебно отрезал заранее заготовленными словами:
— Я тебя не знаю и никогда раньше не знал!
Было ясно, что сразу к Константину ей не подступиться. Она молча повернулась и пошла вверх по лестнице.
Ималда прошла один пролет, когда Курдаш ее окликнул:
— Беги, девонька, отсюда! Беги, пока не поздно! — сказал он так, словно говорил страшную тайну.
