Жорж Сименон - Мегрэ в Нью-Йорке
Вздохнув, он поднялся:
— Это все, что я могу вам сказать.
— Вам известно, что сегодня утром моего бульдога не было на посту?
О'Брайен понял, что Мегрэ говорит о Билле.
— Вы мне не говорили, но я мог бы держать пари, что так оно и есть. Ведь кто-то должен был до утра сообщить о вашей вчерашней поездке на Сто шестьдесят девятую улицу. Знаете, на вашем месте я был бы крайне осторожен при переходе улиц. И еще избегал бы пустынных мест, особенно по вечерам. Ведь человека не обязательно сбивать. Можно, проезжая мимо на машине, дать очередь из автомата.
— Я-то думал, что гангстеры существуют только в романах и фильмах. Да и вы говорили мне то же самое, а?
— А я и не говорю о гангстерах. Просто даю совет. Оставим это. Как у вас дела с плаксивым клоуном?
— Я дал ему задание, и он должен либо позвонить, либо зайти в «Бервик» в течение дня.
— Если только с ним ничего не случится.
— Вы так думаете?
— Я ничего не знаю. И не имею права ни во что вмешиваться. Мне бы очень хотелось, чтобы вы последовали моему примеру, но, очевидно, это бесполезно.
— Да.
— Что ж, желаю успеха. Позвоните, если будет что-нибудь новенькое. Может, я совершенно случайно увижу моего коллегу из нью-йоркской полиции, который занимается этим делом. Не исключено, что в разговоре он поделится со мной кое-какими сведениями, которые смогут вас заинтересовать. Не приглашаю вас позавтракать: иду на ленч с двумя моими шефами.
Все это было не похоже на первую их встречу и беседу, пронизанную хорошим настроением и легким юмором.
У обоих было тяжело на сердце. Эта улица в Бронксе с итальянскими лавками и детворой, где жизнь текла, как в предместье, и где неуверенной походкой прогуливался старик, которого сегодня зверски сбили машиной…
Мегрэ хотел было зайти перекусить в кафетерий, но так как «Сент-Рейджи» был недалеко, решил заглянуть туда в бар. Он ничего не ожидал, разве что увидеть Мак-Джилла, который вроде бы заходит туда выпить коктейль.
В самом деле, тот оказался в баре в обществе очень хорошенькой женщины, Он заметил комиссара и, здороваясь, привстал.
Должно быть, потом он рассказал о нем своей даме, так как та с любопытством принялась разглядывать, Мегрэ, не переставая при этом курить сигарету, испачканную помадой.
То ли Мак-Джилл действительно ничего не знал, то ли обладал незаурядной выдержкой — казалось, он чувствует себя превосходно. Мегрэ пил коктейль в одиночестве, и потому Мак-Джилл, извинившись перед дамой, встал и подошел к комиссару с протянутой рукой:
— Я не сержусь, что вижу вас здесь: после того, что произошло вчера, мне хотелось поговорить с вами.
Мегрэ сделал вид, что не замечает его руки, и секретарь сунул ее в карман.
— Маленький Джон вел себя с вами грубо и, что еще хуже, бестактно. Поверьте, он не столько зол, сколько именно бестактен. Привык, что все ему подчиняются. Малейшее препятствие, малейшее противоречие раздражают его. Ну и, наконец, у него весьма своеобразное отношение к сыну. Это, если хотите, интимная, тайная сторона его жизни, которую он ревниво охраняет. Вот почему он рассердился, увидев, что вы против его желания занялись этим делом. Могу сказать по секрету, что после вашего приезда он перевернул вверх дном Нью-Йорк, чтобы отыскать Жана Мора. И отыщет — возможности у него есть. Конечно, во Франции, где вы могли бы ему как-то помочь, он не отказался бы от вашего участия в поисках. А здесь, в городе, которого вы не знаете…
Мегрэ сидел молча и никак не реагировал на эту речь.
— Короче говоря, я прошу вас…
— Принять ваши извинения, — бросил Мегрэ.
— И его — тоже.
— Это он поручил вам принести мне извинения?
— То есть…
— То есть вам почему-то не терпится заставить меня уехать.
— Если вы так это воспринимаете…
И тут Мегрэ, отвернувшись к стойке и взяв стакан, пробурчал:
— Я воспринимаю это так, как считаю нужным.
Когда он снова посмотрел в зал, Мак-Джилл уже сидел рядом с белокурой американкой; она о чем-то спрашивала его, но было ясно, что у него нет ни малейшего желания отвечать.
Мак-Джилл стал мрачен, и, выходя из бара, комиссар почувствовал, что тот за ним следит; в его взгляде была тревога и злоба.
Что ж, тем лучше!
В «Бервике» Мегрэ вручили телеграмму, пересланную из «Сент-Рейджи». А в холле на диване его терпеливо ждал Роналд Декстер.
Телеграмма гласила:
«Получил телеграфом самые успокоительные известия Жане Мора тчк объясню ситуацию вашем возвращении тчк отныне дело утратило смысл тчк рассчитываю ваше прибытие ближайшим пароходом искренним уважением Франсуа д'Окелюс»
Мегрэ сложил желтый листок и со вздохом спрятал в бумажник. Потом повернулся к печальному клоуну.
— Обедали? — спросил он.
— Я только что съел бутерброд с сосиской. Но если вы хотите, чтобы я составил вам компанию…
Совместный обед позволил комиссару открыть у этого странного детектива еще одну неожиданную черту. Желудок Декстера, до того худого, что самая узкая одежда болталась на нем как на вешалке, обладал необыкновенной емкостью.
Глаза его, едва он уселся за стойку кафетерия, загорелись, как у человека, который не ел уже несколько дней. Указывая на сандвичи с сыром и с ветчиной, он пролепетал:
— Вы позволите?
Он имел в виду отнюдь не один сандвич, а всю кучу и, заглатывая их, бросал по сторонам тревожные взгляды, словно опасаясь, что кто-то придет и помешает ему насыщаться.
Ел он, не запивая. Громадные куски исчезали у него во рту с поразительной быстротой, причем один кусок проталкивал другой, но Декстер не испытывал от этого неудобств.
— Кое-что я уже нашел, — все-таки удалось ему выговорить. Свободной рукой он порылся в кармане пальто, снять которое у него не было времени. Он положил на стойку сложенный листок бумаги. И пока комиссар его разворачивал, Декстер спросил:
— Ничего, если я закажу что-нибудь горячее? Здесь это недорого…
Это был всего-навсего проспект — когда-то такие проспекты актеры по окончании номера продавали в зрительном зале.
«Требуйте фотографии артистов».
И Мегрэ, который в те времена был завсегдатаем «При казино» около заставы Сен-Мартен, послышалось:
«Всего десять сантимов».
Это была даже не открытка, а просто пожелтевший лист плотной бумаги.
«J and J» — знаменитые музыканты, имевшие честь выступать перед всеми монархами Европы, а также персидским шахом».
— Только, умоляю, не испачкайте, — попросил клоун, принимаясь за яичницу с беконом, — мне ведь ее не отдали, а одолжили.
Одолжить бумажку, которую на улице никто бы не поднял, — эта мысль показалась Мегрэ забавной.
