Пьер Вери - Завещание Базиля Крукса
— Скажите, молодой человек, — начал Транкиль, — вам поручена забота о чистка в рубке?
— Да, синьор, я подметаю каждое утро.
— И вчера вы подметали бар и смахивали здесь пыль? Впрочем, здесь ее не мало...
— Да, синьор, вчера, как и всегда, я подметал бар в половине девятого. Сегодня я не мог этого сделать, так как дверь была закрыта на ключ. А здесь я убираю только раз в неделю. Сюда ведь никто не заходит.
Мальчик вышел, и Транкиль обратился к капитану.
— Входили ли вы вчера в бар между половиной девятого и десятью?
— Нет, я туда не входил. За эти часы там не было никого.
Транкиль потер руки.
— Мне кажется, — сказал он, — что «Альдебаран» рассказал мне все, что мог; по крайней мере, на сегодня.
— Насколько я понимаю, — лукаво заявил Пигот, — ваши розыски оказались удачными. Значит, вы нашли то, что искали, среди всех этих старых коробочек и бутылочек?
— Дорогой мой, — ответил Транкиль, — по правде говоря, я ровно ничего не нашел, но это-то меня и радует. Я был бы в отчаянии, если бы нашел одну вещь...
Инспектор покачал головой, давая понять, что он не очень верит двусмысленным словам старичка, — француз, по его мнению, блуждал в потемках и только старался выгадать время.
На лестнице послышались шаги.
— А, это Доменико!
В самом деле, это был полицейский Доменико в сопровождении кочегара. В руках полицейского был конверт, который он передал Нунецу.
Ознакомившись с содержанием бумаги, Нунец отозвал в сторону Транкиля и Пигота и сказал:
— Браво, мосье Транкиль. Вы угадали. Отпечатки пальцев на палице, действительно, оставлены Грегорио. Значит, антиквар действительно имел ее в руках и сам нападал на своего посетителя. А человек в перчатках только защищался. Но ради чего он пришел в лавку Грегорио?
— И что делал на берегу, — шепотом прибавил Пигот, — капитан Родериго через четверть часа после убийства?
Транкиль покачал головой. Загадки все нагромождались и начинали казаться неразрешенными.
ГЛАВА 17.
Просьба Транкиля.
Больше всех это чувствовал сам капитан. Подавленный усталостью, он сказал Нунецу:
— Все улики против меня. Я отлично это понимаю. Что же вы медлите? Арестуйте меня!
Голос капитана прерывался от волнения. Он печально взглянул на Лауру. От волнения черты ее лица изменились до неузнаваемости.
— Вовсе нет, капитан, — вмешался Транкиль. — Я уже раз имел случай показать, что улика, которая, по-видимому, сильнее всего должна говорить против вас, на самом деле — свидетельство в вашу пользу. Капитан, не согласились ли бы вы, вместе с синьорой Лаурой, восстановить сцену в баре?
— С удовольствием.
— Мы попросим доктора сыграть роль Тейа. Вас же, синьора, и вас, капитан, прошу занять те самые места, на которых вы находились, когда пили в первый раз.
Названные Транкилем лица покорно подчинились. Сам Транкиль начал суетиться подле них, напоминая фотографа перед съемкой группы.
Наконец, он почувствовал себя удовлетворенным и отошел за прилавок.
Участники сцены сначала сделали вид, что пьют, а потом вышли. Вслед за тем синьора Лаура вернулась одна. Наступило маленькое замешательство.
— Что же вы не берете своей рюмки, сударыня? — мягко спросил Транкиль.
Лаура испуганно посмотрела на него и затем дрожащей от волнения рукой подняла рюмку.
— Вы не отпили, Лаура, не так ли?
Лаура отрицательно покачала головой и хотела продолжать, как вдруг раздался голос Транкиля:
— Благодарю вас. Достаточно.
Синьора Тейа пристально посмотрела на француза. Тот улыбнулся, и эту улыбку заметил и капитан Родериго. Если опыт и имел какой-то смысл, то его не понимали ни Пигот, ни Нунец, ни Каучо.
Транкиль предложил всем свои отвратительный папиросы. Никто не посмел отказаться. Сам он погрузился в размышления.
— Насколько я понимаю, — резко сказал Пигот, который пришел в очень скверное расположение духа, — ваше расследование кончено. Нет никаких препятствий к тому, чтобы нам всем подняться на палубу?
— Да, — тихо произнес Транкиль, — мы можем подняться.
— Так пойдем. Ступайте, Доменико, — сказал Пигот, обращаясь к своему подчиненному.
И вдруг раздраженно прибавил:
— А вы, что тут делаете? Кто позволил вам здесь присутствовать? Убирайтесь и поскорее!
Это относилось к кочегару, еврею Кнатцу, который присутствовал при восстановлении сцены, но которого тогда никто не заметил. Не произнеся ни слова, он исчез. За ним поднялись Пигот, Родериго, Каучо и Лаура.
Последним поднимался Транкиль. Его раздумье было так глубоко, он споткнулся и непременно упал бы, если бы Родериго не поддержал его своей железной рукой.
Поднявшись на палубу, француз тихо сказал Нунецу:
— Эта драма много сложнее, нежели можно было думать, друг мой.
Родериго, облокотившись о перила, слушал шум волн.
— Как вы любите море, капитан!
— Ах, мосье Транкиль, в нем сосредоточивалась вся моя жизнь!
Чтобы скрыть охватившее его волнение, капитан положил на столик свою папиросу и стал завязывать шнурок на ботинке.
Транкиль положил свою папиросу рядом с окурком капитана и стал что-то разглядывать на берегу. Когда он кончил, он протянул руку за своим окурком, и чуть было не взял окурка капитана. Тут Родериго с неожиданной поспешностью взял Транкиля за руку и произнес:
— Дорогой мой, сделайте мне удовольствие, отведайте мою гаванскую сигару.
И протянул старичку свой портсигар. Транкиль взял, и оба закурили.
Около «Альдебарана» покачивалась шлюпка, доставившая сыщиков. В ней уже находились Лаура, Каучо, Нунец, Пигот и Доменико. Попрощавшись с капитаном, к ним присоединился и Транкиль.
По пути к берегу, француз оставался молчалив и лишь нехотя отвечал на вопросы Нунеца и Пигота.
— Лучше расскажите мне о Родериго, — сказал он, наконец. — Редко симпатичный человек. При каких обстоятельствах вы с ним познакомились?
— Мы познакомились еще во время войны. Мы оба служили добровольцами в британской армии. Затем неожиданно встретились здесь шесть месяцев тому назад.
В нескольких словах Нунец описал прибытие Родериго в Сантандер, внезапную перемену в его характере и его одинокую жизнь на «Альдебаране».
Шлюпка пристала к берегу, и пассажиры стали прощаться. Транкиль сделал несколько шагов с Нунецом.
— Скажите, — спросил тот, — есть ли у вас какие-либо предположения, объясняющие убийство Тейа?
— Пигот уже решил: романтическое преступление. Но это объяснение годится только в том случае, если допустить, что преступление совершено Родериго или Лаурой. Если отбросить такую возможность, то такое объяснение становится нелепым.
