Жорж Сименон - Кабачок нью-фаундлендцев
— А в чем?
— Почем мне знать! Я не работаю в полиции.
Она заправила волосы под красную соломенную шляпку. Мегрэ заметил, что Пьер Ле Кленш отвернулся. Оба комиссара переглянулись. Жирар объявил:
— Ле Кленш вернется к себе в камеру. А вы оба подождите в приемной. Через пятнадцать минут я скажу, свободны вы или нет.
Полицейские остались одни. Оба были озабочены.
— Вы хотите предложить следователю отпустить их на свободу? — спросил Мегрэ.
— Да. Я думаю, так будет лучше всего. Может быть, они и замешаны в этой истории. А все-таки есть и другие элементы, которые от нас ускользают.
— Черт побери!
— Алло!.. Дайте Дворец правосудия в Гавре, мадемуазель… Алло!.. Да, прокуратуру…
Пока комиссар Жирар разговаривал со следователем, из коридора донесся шум. Мегрэ бросился туда и увидел, что Ле Кленш лежит на полу и отбивается от трех полицейских.
Он дошел до крайней степени возбуждения. Налитые кровью глаза готовы были выскочить из орбит. Изо рта текла слюна. Но его держали со всех сторон, и он не мог шевельнуться.
— Что случилось?
— Ему не надели наручники, потому что он всегда был спокойный. И вот, проходя по коридору, он попытался выхватить револьвер из кобуры на поясе. Ему это удалось. Он хотел покончить самоубийством. Но я помешал ему выстрелить.
Лежа на полу, Ле Кленш пристально глядел вверх, закусив губу так, что из нее текла кровь пополам со слюной. По его бледным щекам катились слезы.
— Может быть, врача?..
— Нет. Отпустите его, — приказал Мегрэ. И когда Ле Кленш остался один на плитках пола, комиссар продолжал:
— Встать! Пошли! Быстрее!.. И спокойно, иначе получите по физиономии, негодный мальчишка.
Радист испуганно и покорно выполнил приказание комиссара. Его трясло, он тяжело дышал.
— А вы подумали о своей невесте, когда впутались в эту историю?
Подошел комиссар Жирар.
— Договорились! — сказал он. — Все трое свободны, но с невыездом из Фекана. Что случилось?
— Этот идиот хотел застрелиться. Если позволите, я им займусь.
Они шли вдвоем вдоль набережной. Ле Кленш умыл лицо, но оно еще было покрыто красными пятнами. Глаза у него лихорадочно блестели, губы горели. На нем был серый костюм из магазина готового платья, пиджак застегнут на все три пуговицы, галстук завязан криво.
Мегрэ шел с упрямым видом, засунув руки в карманы и ворча словно про себя:
— Поймите, у меня нет времени читать мораль. Скажу лишь одно: ваша невеста здесь. Это славная девочка, она приехала из Кемпера и все тут перевернула. Может быть, не стоит приводить ее в отчаяние?
— Она знает?
— Незачем говорить ей об этой женщине.
Мегрэ, не переставая, наблюдал за радистом. Они дошли до набережной. Разноцветные рыбачьи суда ярко пестрели на солнце. На тротуарах толпился народ.
Временами казалось, что Ле Кленш вновь обретает желание жить и с надеждой смотрит вокруг, но потом глаза его снова тускнели, и он со злобой глядел на людей и предметы.
Им пришлось пройти совсем близко от «Океана», который в тот день кончал разгрузку. Перед судном оставались еще три вагона.
Комиссар без нажима заметил, указывая рукой на разные точки пространства:
— Вы были здесь. Гастон Бюзье тут. А на этом вот месте некто третий задушил капитана.
Спутник его глубоко вздохнул и отвернулся.
— Но было совсем темно, и вы не могли узнать друг друга. Во всяком случае, третьим был не главный механик и не старший помощник: оба они сидели вместе с матросами в «Кабачке ньюфаундлендцев».
Бретонец, который стоял на палубе, заметил радиста и наклонился над люком; оттуда вылезли три матроса и уставились на Ле Кленша.
— Пошли, — скомандовал Мегрэ. — Мари Леоннек ждет нас.
— Не могу.
— Чего не можете?
— Идти туда. Умоляю вас, оставьте меня. Что вам до того, покончу я с собой или нет? Так будет лучше для всех.
— Вам так трудно открыть свою тайну, Ле Кленш? Тот молчал.
— И вы в самом деле не можете ничего сказать, да? Скажите одно: вы еще чувствуете влечение к Адели?
— Я ее ненавижу.
— Я спросил не об этом. Я сказал — влечение, какое у вас было к ней во время рейса. Ответьте как мужчина мужчине: много у вас было приключений до того, как вы познакомились с Мари Леоннек?
— Нет. Ничего значительного.
— И вы никогда не испытали страсти, такого влечения к женщине, от которого хочется разреветься?
— Никогда, — вздохнул тот, отвернувшись.
— Значит, это появилось на борту. Там была только одна женщина, а обстановка суровая, однообразная. Что вы сказали?
— Ничего.
— Вы забыли о своей невесте?
— Это совсем другое дело.
Мегрэ посмотрел на него в упор и был поражен той переменой, которая произошла на его глазах с радистом. Лицо его спутника приняло вдруг упрямое выражение, взгляд застыл, у рта появилась горькая складка. И все же, несмотря ни на что, лицо это оставалось тоскливо-мечтательным.
— А Мари Леоннек хорошенькая, — продолжал Мегрэ.
— Да.
— Кроме того, она вас любит. Готова пожертвовать всем, чтобы…
— Да замолчите же! — гневно повысил голос радист. — Вы прекрасно знаете, что… что…
— Что это совсем другое дело. Что Мари Леоннек — скромная девушка, что из нее выйдет примерная жена, что она будет хорошо ухаживать за своими детьми, но чего-то всегда будет не хватать, правда? Чего-то такого, что вы испытывали на борту, в каюте капитана, в объятиях Адели. Чего-то вульгарного, грубого. Приключения. Желания укусить, обладать, убить или умереть.
Ле Кленш удивленно посмотрел на него:
— Откуда вы зна…
— Откуда я знаю? Оттуда, что такое приключение, хоть раз в жизни, бывает у каждого. Вы плачете, стонете, задыхаетесь! А потом, через две недели, глядя на Мари Леоннек, удивляетесь, как могла вас так взволновать какая-то Адель.
На ходу молодой человек смотрел на поблескивавшую воду гавани. В ней колыхались отражения красной, белой, желтой обшивки судов.
— Рейс окончен. Адель уехала. А Мари Леоннек здесь.
Ле Кленш на минуту успокоился. Мегрэ продолжал:
— Это был драматический кризис, стоивший жизни человеку, потому что на борту поселилась страсть и… Ле Кленша снова охватила лихорадка.
— Замолчите! Замолчите же! — сухо повторил он. — Нет. Вы же видите: это невозможно.
Глаза его блуждали. Он обернулся, чтобы посмотреть на судно, которое теперь уже было почти пусто и непривычно высоко поднялось над водой. Ле Кленша снова обуял страх.
— Клянусь вам… Отпустите меня…
— А капитан тоже, находясь на борту, во время всего рейса был во власти смертельного страха, не так ли?.
— Что вы хотите этим сказать?
— И главный механик?
— Нет.
— Значит, только вы двое! Ведь это был страх, Ле Кленш?
