Жорж Сименон - Исповедальня
На ходу, словно невзначай, она слегка коснулась его руки, и он уже более возбужденно продолжал:
— Там довольно мило, чисто, полно вышивок и безделушек, как у бабушки, с одной лишь разницей: из конспирации ставни весь день закрыты. Он не хотел плакать и сжал кулаки.
— Частенько, — сказала она, — мужчины выходят раньше своих подружек, опасаясь, что на улице их увидят вместе. По другой причине, которая мне ив голову не пришла бы, женщины одеваются дольше мужчин.
— Прекрати, Андре.
— Ты же сама спросила, возвращался ли я туда. Выйди мы из бара пораньше, возможно, нам повезло бы увидеть и мужчину.
— Как ты можешь!
— А что? Что я такого сказал? Почему я должен делать из этого трагедию? Ты уверена, что у твоего отца никогда не было похождений? Я лично очень хотел бы, чтобы мой оказался любовником своей ассистентки. Она милая, веселая, без комплексов. По крайней мере развлекся бы.
— Ты ужасен, Андре.
— А ты говоришь не то, что думаешь. Признайся, твоя мать презирает мою.
— Она не осуждает ее.
— Понтий Пилат! Тем не менее на ужин она нас больше не позовет. А к нам пришла лишь потому, что наши отцы случайно встретились через двадцать лет и решили увидеться еще раз. Потом же, побывав у нас, следовало из вежливости пригласить к себе. Теперь, когда твоя мать выполнила свой долг, мы — квиты.
— Ошибаешься.
— В чем?
— В том, что моя мама чувствует себя неловко в присутствии твоей. Она не скрывала, что твоя мать слишком беспокойная, нервная, говорит всегда возбужденно, и мама…
— Думаешь, я не понял?
— Почему ты разговариваешь со мной таким тоном, Андре?
Он опустил голову, пальцы его побелели — так крепко он их стиснул. Но снова взглянув на нее, опять был уже спокоен и задумчив.
— Прости. Я дал себе слово никогда больше не говорить с тобой о случившемся и даже не думать об этом. Не знаю, почему я вдруг вспылил.
— Потому что непроизвольно думаешь об этом?
— Потому что не такой, каким мне хочется быть.
— Надеешься стать лучше? Он улыбнулся ей сквозь свою печаль.
— Не знаю. Это прошло.
— Ты на меня больше не сердишься?
— Прости, пожалуйста. Да, я ведь обещал тебе шоколадный коктейль.
— С двумя шариками мороженого.
— Конечно.
В горле у него все еще что-то сжималось, голое был хриплый.
— Идем.
Он взял ее за руку, повернул, и они быстро пошли к морскому вокзалу и скверу Мериме.
— Есть хочешь?
— Не очень.
— Здесь лучшие в Канне рогалики, свежие целый день. Непонятно, как их удается сохранить.
— Шоколадный коктейль, господин Андре?
— Два, Бернар. И оба с двумя шариками.
Франсина наблюдала за ним, сбитая с толку быстрой сменой его настроения. Он чем-то напоминал ей младшего брата, который через пять минут после бурных рыданий мог громко смеяться.
— О чем ты думаешь?
— Учусь понимать тебя и каждый раз открываю что-то новое.
— Что, например?
— Трудно объяснить. Попытаюсь, когда узнаю тебя получше.
— Мы будем встречаться? Несмотря на родителей? Несмотря на матерей?
Не забудь, ты сама сказала, что я твой друг.
— А я и не забываю.
— Меня настораживает только одно, — сказал он полушутя-полусерьезно, протягивая ей запотевший стакан, — что всякий раз, возвращаясь домой, тебе придется все повторять.
— В этом нет необходимости.
— Ты же ничего не скрываешь от родителей!
— Если они спросят, я отвечу. А так как они почти никогда не спрашивают…
— Ты свободна в четверг около пяти?
— Занятия у меня заканчиваются как позавчера.
— Я буду ждать тебя на улице.
И, помолчав, добавил:
— Без мопеда.
Он отвел взгляд, но не потому, что в его глазах была гроза, нет, они светились радостью. Он решился. Он назначил ей настоящее свидание. Все произошло так неожиданно, что до самой последней минуты на вокзале он почти не разговаривал с ней. Слова могли выдать его. К тому же он был слишком счастлив, чтобы еще что-то говорить.
Ему хотелось смеяться, петь, прыгать.
— До четверга.
— До четверга, Андре.
Он посмотрел ей вслед, и она вернулась.
— Обещай мне оставаться до четверга таким, как сейчас, — шепнула она.
Он покраснел: она наклонилась к нему и, казалось, вот-вот поцелует.
— Обещаю.
— До четверга!
— До четверга!
Когда он шел к скверу Мериме за мопедом, оставленным у фонтана, он, сам того не замечая, не извиняясь, наталкивался на прохожих, и ему захотелось выпить второй стакан молока с шоколадным мороженым.
На чай Бернару он дал в два раза больше, чем обычно.
Глава 5
Уже за воротами, в саду, огибая на мопеде виллу, он увидел мать: та, в бикини, принимала в кресле-качалке солнечную ванну. Он сразу понял, что мать поджидает его, но, надеясь ускользнуть, заспешил к крыльцу, словно не заметил ее.
— Андре!
— Ты здесь, мама?
Она не позволила провести себя и смотрела на него строго, не ласково, но и не враждебно.
— Спешишь?
— Ты же знаешь, сколько у меня сейчас работы.
— У тебя впереди еще целый вечер и все воскресенье.
Говорила она четко, решительно.
— Ты до сих пор был в лицее?
— Нет. Встречался с Франсиной.
— Опять?
Даже тоном голоса она подчеркивала, что относится с одинаковой антипатией ко всем Буадье.
— Вы теперь назначаете друг другу свидания?
— Вчера она позвонила и сказала, что приедет в Канн повидаться с подругой. Вот мы и воспользовались ее приездом.
За последние два-три года мать сильно похудела. Ключицы выпирали, руки и ноги — одни кости, бюстгальтер почти пустой.
Солнечные ванны в саду тоже начались с Наташи, которая, совершенно голая, часами просиживала на террасе на крыше дома.
— Ты не мог бы, хоть изредка, уделять мне немного внимания? Уже несколько дней ты словно избегаешь меня.
— Да нет, мама. Экзамены…
— И что, экзамены мешают тебе смотреть мне в глаза? Возьми кресло.
Вокруг стояли плетеные кресла, но он сел на траву, обхватив руками колени. Он подозревал, что мать умышленно выбрала это место.
Она знала, как он не любит, когда заходят к нему в мансарду, — у него портилось настроение. А позови она его к себе в спальню или в будуар, беседа примет слишком торжественный характер.
Его смущал почти обнаженный вид матери, смущал ее голый живот. Кресло обтянуто грубым красным холстом; на красном, но более темном, цвета смородины, бикини желтый рисунок: нерасчесанные волосы стянуты шарфиком.
Лицо блестит от крема.
— Вы с Франсиной говорили обо мне?
— Не помню. Нет, не думаю.
Она всегда знала, когда он лжет.
— Полагаю, Ноэми не забыла тебе сказать, что утром я болела.
— Да.
— А отец уточнил, что я пила?
