Джон Карр - Загадка Красной вдовы
— Кто-то, — продолжал Мантлинг, — с величайшим тщанием прибрал большой круглый стол в центре комнаты, окруженный несколькими креслами. Я не знаток, но кажется, эти кресла — настоящее произведение искусства. Они сделаны из какого-то светло-желтого дерева, деревянные части окантованы медью.
— Ciseleurs![1] — воскликнул Равель и ударил ладонью по столу. Он осекся под тяжелым взглядом Мантлинга. — Извините, пожалуйста. Я больше не буду вмешиваться. Понимаете, это технология изготовления мебели. Я вам потом расскажу. Продолжайте, пожалуйста.
Гай привстал, чтобы прикурить сигарету от одной из свечей на столе.
— Алан, ты, без сомнения, заметил, что на спинке каждого кресла с внутренней стороны вырезано имя? — спросил он. — На одном кресле написано Monseur de Paris, на другом — Monseur de Tours, на третьем — Monseur de Rheims, на четвертом… А! Я вижу, уважаемый сэр Джордж Анструзер хмурит брови, как будто в чем-то меня подозревает. Я знаю о надписях, друг мой, потому что они — часть семейной истории. Как и Равель, я расскажу обо всем в свое время. Смысл в том…
— Да провались оно вместе со смыслом, — прервал его Карстерс, резко отодвигая пустую чашку — он будто освобождал место для игры. — Какая чушь! Я хочу спросить, Алан: зачем кому-то понадобилось среди ночи пробираться в комнату и пачкаться обо все это старье?
Он посмотрел на Мантлинга, а тот в свою очередь посмотрел на Изабеллу. Карстерс проследил за его взглядом. Глаза Изабеллы мерцали в тон ее серебряным волосам. Ровный голос Изабеллы тоже напоминал о серебре.
— Стоит ли говорить то, о чем более проницательные уже догадались? Спасибо. Все присутствующие здесь склоняются к мысли, что люди, умершие в той комнате в прошлом, погибли от какой-либо ловушки с ядом. Если это и так, то ловушка, скорее всего, давно потеряла былую мощь. Но только… если ее не обновили. Таким образом, две недели назад комната, возможно, была безопасна. Но не теперь.
После довольно нервной паузы она продолжила:
— Гай, не возражаешь, если я возьму у тебя сигарету? Я уже предупреждала вас, джентльмены, и вынуждена повторить свое предупреждение. Остановитесь! Если уж вам хочется ставить на кон собственную жизнь, единственное, что я могу сделать, — принять участие в игре. В одном мне везет: я верю в судьбу. Но я считаю, что лучше бы мы снова закрыли комнату и нашли того, кто повредился в рассудке… А что скажет сэр Генри Мерривейл?
Г. М. поерзал на стуле. Углы его рта все еще были опущены, и дышал он с присвистом. За весь ужин он не сказал и двух слов; он совсем не был похож на человека, о котором слышал Терлейн. Говорили, что от многословного, любопытного ворчуна и зануды плакала добрая половина военного ведомства. Но как понял Терлейн, молчал сэр Генри потому, что был сильно встревожен. Так сильно он был встревожен всего несколько раз в жизни. Г. М. медленно провел ручищей по лысине — ото лба к затылку.
— Мадам, — сказал он, замолчал и прочистил горло. — По-моему, вы правы.
Мантлинг подпрыгнул, хоть это и нелегко далось ему при его весе, и всем телом повернулся к Г. М.:
— Но вы же говорили!..
— Погодите секунду. Да успокойтесь же, черт возьми, — на низких ровных тонах прогудел Г. М. и раздраженно махнул рукой. — Дайте мне сказать. — Он выразительно посмотрел на Мантлинга. — Час назад, когда я выпроводил вас, доктора и сэра Джорджа Анструзера из комнаты для того, чтобы без помех тщательно ее осмотреть… я сказал, что готов поклясться: в этой комнате нет ничего, что могло бы причинить вред. В свое время мне посчастливилось многое узнать о способах убийства с помощью яда. Взять, например, дело о комнате в башне, где обои были пропитаны мышьяком. Или дело о шкатулке Калиостро, которое я расследовал в прошлом году в Риме. Отравленная цианидом игла вонзалась жертве под ноготь, и никакая посмертная экспертиза не могла обнаружить прокол, через который яд попал в тело. Сынок, я облазил всю комнату. Шестьдесят лет назад старик Равель, специалист в своем деле, сказал, что комната безопасна. Она и сейчас безопасна. Но…
— Что — но, что? — с нетерпением спросил Мантлинг.
— Я чую запах человечьей крови, вот и все, — очень серьезно сказал Г. М. и втянул воздух носом, как людоед в пантомиме. Он развел руками. — Черт меня побери, если я знаю, что еще сказать. Что-то тут не так, сынок. Может пролиться кровь, а может, и смерть придет за кем-то. Я не по звездам гадаю; это факт. Разум говорит мне, что в той комнате нет ничего подозрительного и что я — просто старый дурак. И может быть, в глубине души, — он согнул руку в локте и ткнул оттопыренным большим пальцем куда-то в район желудка, где, вероятно, по его мнению, находилась душа, — я хочу, чтобы вы сыграли в эту дурацкую игру… потому что, наверное, хочу быть на все сто уверенным, что в комнате все чисто. Видит бог, я бы почувствовал себя лучше, если бы прав оказался разум. И все же я советую вам бросить эту затею. Ничего больше — просто советую. Надеюсь, вы последуете моему совету…
Мантлинг снова повернулся к столу.
— Очень хорошо, — сказал он и оглядел собравшихся мрачным и в то же время торжествующим взглядом. — Итак, никто не хочет выйти из игры? Конечно, будет чертовски подозрительно, если кто-нибудь захочет, но тем не менее… никто не хочет выйти из игры?
За столом возникло едва заметное шевеление, но никто ничего не сказал. Зазвенело несколько тарелок, под чьей-то тяжестью заскрипел стул. Терлейн почувствовал, как в горле забился пульс. Он взял чашку кофе и отпил глоток. Кофе остыл. Терлейн поставил чашку обратно, облив руку. Он поймал себя на том, что жалеет, что не попросил Мантлинга взять его в игру.
— Начнем с меня, — сказал Мантлинг, — и продолжим по порядку против часовой стрелки: Боб Карстерс, Гай, Изабелла и так далее. Итак, мне досталась, — он поднял руку, чтобы продемонстрировать карту, — девятка треф. У кого больше?
Шевеление за столом усилилось. Карстерс выругался, пощипал щетку усов и перевернул свою карту.
— Тройка червей, — сказал он, возя карту по столу за уголок. — Повезло. Впрочем, не знаю. Я мог бы выиграть, если бы мы играли на деньги. Вы, Гай?
Гай аккуратно положил сигарету на край тарелки — так, чтобы оба ее конца были взвешены в воздухе. Когда он перевернул свою карту, на его лице была неподвижная презрительная гримаса. Он приподнял карту за уголок, затем снова взял сигарету.
— Алан, к счастью или к несчастью, но у тебя по-прежнему самая старшая карта. — Терлейн, бросив быстрый взгляд в сторону Мантлинга, заметил, что тот утирает лоб. Шевеление за столом еще усилилось, даже скатерть стала двигаться туда-сюда, будто ее кто-то потихоньку дергал. — У меня семерка пик. Если тебе немного повезет и если тетя Изабелла…
