Жорж Сименон - В доме напротив
Работать не хотелось. Когда Соня вернулась, он не вышел из спальни, сел на край кровати в надежде, что ей понадобится о чем-нибудь спросить его. Но этого не случилось, и тогда, часа в четыре, он провел гребенкой по волосам и вошел, в кабинет.
— Вы спали? — спросила она.
— Нет.
Он почувствовал сразу же, что все изменилось, но не мог понять, что именно.
Соня была в веселом, даже очень веселом настроении. Это веселье не было бурным. Она писала, и на лице ее, как всегда, сохранялось выражение прилежной девочки. Но глаза смеялись, и когда она вскинула голову, он увидел в глубине этих глаз пляшущие золотые искорки.
Она улыбалась Адиль бею, и он вернулся в спальню, чтобы справиться со своим лицом.
Три-четыре раза возвращался он в кабинет и уходил оттуда, то поглядывая на Сонину тонкую белую шейку в вырезе черного платья, то пытаясь вновь разглядеть золотые искры в глубине глаз.
В пять часов она встала, чтобы убрать бумаги. В половине шестого, как всегда, надела шляпку и, уже выходя из кабинета, уверенно и откровенно повернулась к Адиль бею.
Она, должно быть, знала, что ее ждет. Он двинулся ей навстречу — пристыженный, на что-то решившийся, несчастный. Ему хотелось взять ее за плечи, отвести на то же место, что утром.
— Слушайте, Соня…
Она стояла выпрямившись, держа сумочку обеими руками, и казалась еще более тоненькой, совсем девочкой.
— Вы действительно этого хотите? Потом добавила тем же тоном, протянув правую руку дверной задвижке:
— Ждите меня сегодня вечером. Света не зажигайте.
Позже он увидел, как она вернулась домой с пляжа и ужинала с братом и золовкой. Они зажгли лампы и закрыли окна.
Адиль бей бродил в темноте по консульству, то присаживался ненадолго, то опять ходил взад-вперед.
И Соня пришла. Он услышал ее шаги. Она открыла дверь, а потом, перед тем как закрыть ее, выглянула в коридор. Он видел только светлые пятна — лицо, шею, руки. В доме напротив все еще горел свет. С высокого неба упали, вырвавшись наконец на свободу, первые капли дождя.
Адиль бей не сказал ни слова, не пошевелился, а Соня положила сумочку на письменный стол, сняла шляпку, подошла наконец к нему и сказала:
— Вот и я!
Сколько же раз приходила она за две недели? Десять, возможно? Адиль бей подстерегал ее, когда она в конце дня готовилась уйти. Она кивала ему в знак согласия все с той же улыбкой или же говорила “нет”.
И стоило ей это произнести, как она переставала слушать его просьбу. Нет, и все тут.
Девушка приходила, когда становилось совсем темно, уходила, когда брат ее удалялся от окна, где курил перед сном.
В первый вечер кто-то постучал в дверь, и они застыли в неподвижности, в темноте, прислушиваясь к уходящим шагам. Позже зазвонил телефон, но Соня не дала снять трубку.
Окна в доме напротив распахнулись, несмотря на дождь: г-жа Колина легла спать, а сам Колин в одиночестве наслаждался прохладным воздухом.
Как близко они находились, те и другие! Соня была спокойна, так спокойна, что Адиль бей удивился: зачем же она пришла? А он весь дрожал, обнимая ее, снимая с нее черное платье, обнажая почти детское тело, открывшееся ему без кокетства и без страсти.
— Почему вы так взволнованны? Он видел ее глаза совсем близко, эти глаза с любопытством смотрели на него и как будто размышляли.
— Странный вы человек!
Она сказала это, зашнуровывая ботинки, в то время как Адиль бею хотелось прижаться лбом к окну.
Теперь, по прошествии трех недель, он затруднился бы ответить: стал он счастливее или, наоборот, несчастнее Соня днем по-прежнему старательно работала и держалась спокойно, как будто между ними ничего и не было.
Адиль бей внимательно наблюдал за домом по ту сторону улицы. Колин и его жена тревожили его все больше и больше. Могли ли они не знать? А если Колин знал, почему с таким равнодушием посматривал на консульство?
Он пытался говорить Соне “ты”, но из этого ничего не вышло. Держа ее в объятиях, он внезапно испытывал отчаяние.
— Что с вами? — спрашивала она, улыбаясь. Что с ним? Он страдал оттого, что она была здесь, принадлежала ему, но добиться настоящей близости не мог.
— Вы не любите меня, Соня.
— Смотря что значит любить.
Она была нежна, иногда даже ласкова. Он почти не выходил из консульства. Зато однажды, в десять часов утра, явилась Неджла Амар и воскликнула:
— Так-то вы приходите ко мне в гости!
В кабинете было много народу. Адиль бей почувствовал неловкость, взглянул на Соню, а та, придерживая бумаги карандашом, указала глазами на гостью, а потом на дверь спальни.
— Вы знаете, что мой муж возвращается на той неделе?
— Это вы мне звонили? — спросил он невпопад.
— Нет. Но сознайтесь, что я имела право ждать от вас известий.
Кто же тогда звонил по телефону, в тот первый вечер? Кто стучал в дверь?
— Не знаю, что с вами такое, Адиль, но вы, по-моему, очень изменились.
Она сняла шляпу, перчатки, посмотрела в зеркало.
— Что вы поделывали с того дня?
— Ничего.
— Вы меня не поцелуете?
По ту сторону закрытой двери Соня принимала посетителей. Персиянка ушла только два часа спустя, видимо недовольная. Они почти поссорились.
— Признайтесь, вам что-то обо мне наговорили! — воскликнула она в какую-то минуту.
— Клянусь вам…
— С кем вы встречались?
— Ни с кем.
— Однако вас видели в баре.
— Я заходил туда один раз.
Когда Неджла прошла через кабинет. Соня на нее даже не взглянула. Адиль бей сел на свое место. Секретарша указала ему на человека, сидящего в углу, лицом и одеждой напоминающего пирата.
— Он хочет поговорить с вами наедине.
— Иди сюда! — сказал консул.
— Только когда вы закончите с остальными. Соня, как всегда, записывала.
— Твоя очередь.
Мужчина многозначительно посмотрел на девушку и пробормотал по-турецки:
— Вы думаете, можно говорить? Соня поняла. Она приподнялась, будто ждала распоряжения.
— Останьтесь. Ты можешь говорить. Мужчина протянул ему грязные документы, которые вытащил из-за пазухи.
— Это твой паспорт?
— Нет. Это паспорт того, кто умер. Он велел мне, если с ним случится беда, принести его документы сюда, чтобы дали знать его сестре, она живет в Смирне.
Соня поняла, что записывать не надо, и воспользовалась этим, чтобы привести в порядок другие бумаги.
— Объясни.
Мужчина пошел к двери, открыл ее, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.
— Я шестерых переправил в Анатолию, по горным тропам. Когда мы уже почти что были на месте, нас обстреляли и одного из шестерых убили.
— Ты многих так переправил?
Тот не ответил, забрал свою меховую шапку и, уходя, пробормотал:
