Найо Марш - Убитая в овечьей шерсти
— С террасы вы видели садовые дорожки. Видны ли вам были ваши компаньоны, искавшие брошь?
— Фабиана и дядю Артура я не видел, но видел двух девушек. Уже почти стемнело. Я пошел прямо к дяде с фонарем; он находился там, где и должен был находиться.
— Были ли вы с ним, когда он отыскал брошь?
— Нет. Я просто дал ему фонарь и вернулся на свой пост также с фонарем. Я слышал, как он позвал нас чуть позже. Он оставил брошь на том же месте, чтобы я посмотрел на нее. Она напоминала гроздь красных и голубых искр в свете фонаря. Ее наполовину скрывали листья циннии. Он сказал, что уже смотрел здесь прежде. Ему было вредно много нагибаться, и зрение его иногда подводило. Я думаю, что он ее просто проглядел.
— Выходили ли вы на последнюю тропу?
— Нет. Он выходил.
— Мистер Рубрик?
— Да. Чуть раньше. Как раз когда я ходил в дом и перед тем, как ты спустилась, Урси, и говорила с Терри.
— Тогда вы и мистер Рубрик должны были встретиться, мисс Линн.
— Нет, — быстро произнесла Теренция.
— Как я понял, мисс Харм сказала, с ваших слов, что вы уже искали на той тропе.
— Да, я искала там недолго. Я не помню, чтобы я видела мистера Рубрика.
— Но, — вмешался Дуглас, — мне кажется, я сделал ошибку. Мне почему-то представлялось, что, когда я ходил в дом за фонарями, он свернул с лавандовой дорожки на мою тропу, а потом на нижнюю. А затем у меня было впечатление, что, когда я вернулся с фонарями, он шел мне навстречу, возвращаясь с нижней тропы. И я услышал ваш спор о том, стоит ли там останавливаться или нет. Ты была там тогда.
— Возможно, я видела его, — сказала Теренция. — Я была там недолго. Я не помню точно, но мы не разговаривали — я имею в виду, мы не были вместе. Темнело.
— Да, но, Терри, — проговорила Урсула, — когда я вступила на нижнюю тропу, ты шла мне навстречу как раз с дальнего конца, ближайшего к лавандовой дорожке. А если он был там, то именно в этом самом конце.
— Я не помню, Урсула. Если он и был там, то мы не разговаривали, и я попросту забыла.
— Возможно, я ошибся, — неуверенно произнес Дуглас, — но ведь это не особенно важно, правда? Артур был где-то внизу, и вы обе были примерно там же. Но я охотно признаю, что джентльмен, чей след я бы хотел нащупать в тот вечер, был наш друг мистер Маркинс.
— Последуем в указанном направлении, — бодро заявил Фабиан. — Теперь мы на вашей территории, сэр.
— Хорошо, — сказал Аллейн, — что известно о Маркинсе, капитан Грейс? Давайте послушаем.
— Тогда придется вернуться назад, — сказал Дуглас, — вернуться в прошлое, а точнее, на последнюю распродажу шерсти, которая состоялась в начале 1939 года.
…Итак, тетя Флосс втравила беднягу Артура в сомнительное знакомство с этим япошкой. Звали его Курата Кан. Они привезли его сюда на субботу и воскресенье. Я слышал, что он живо всем интересовался, ухмылялся, как мартышка, и задавал вопросы. У него был чудесный фотоаппарат немецкого производства, и он сказал, что фотография — его хобби. Он сделал снимок Тропы. Неплохо он разбирался и в авиации. Дядя Артур говорил, что он, должно быть, потратил кучу денег на частные поездки во время своего пребывания здесь и повсюду таскал камеру с собой. Он к тому же и покупал фотоснимки. Имена фотографов он находил в редакциях газет. Мы это выяснили позже, хотя, по-видимому, он в то время не делал из этого тайны. В общем, похоже, что он был чертовски подозрительной личностью и похож на киногероя. Тетя Флосси относилась ко всему, как к стихийному бедствию. Она была слишком оживлена, потому что он дал высокую цену за ее шерсть. Японцы всегда скупали второсортный товар, и в любом случае было необычно, что такую высокую цену получила шерсть мериносов. По-моему, вообще дело было нечисто. Когда тетя поехала в Англию, они поддерживали переписку. Флосси утверждала, что японцы в случае войны будут на нашей стороне: «Мистер Курата Кан мне столько всего рассказывает!». Ей-Богу, ведь это страна с тоталитарным режимом, его бы оттуда выслали. В этом отношении у них можно поучиться. Они умеют выгонять крыс из собственного дома.
Дуглас коротко рассмеялся.
— Но не летучих мышей со своих башен, — вставил Фабиан. — Сделай милость, Дуглас, не впадай в фольклорный стиль.
Аллейн подумал: «Он действительно несколько высокопарен», и торжественно кивнул.
— Конечно, — заявил Дуглас, — надо было что-то сказать тете Флосси. Я имею в виду, что нам нужно было помещение для работы, и кое-какое оборудование, и тому подобное. Она выделила нам деньги на покупки. С той стороны плато не было электричества. Мы построили ветряную мельницу и раздобыли маленькую динамо-машину. Позже электричество провели в доме, но в тот момент оно было только в мастерской. Она все это оплатила. Мы все больше втягивались в работу. И когда мы были готовы показать кому-нибудь что-нибудь, она бывала чертовски полезна. Она умела убедить кого угодно в чем угодно, наша тетя Флосси, и она связывалась с каким-нибудь военным начальством и устраивала нам поездку на север, чтобы увидеться с ним. Те отправляли рапорт в Англию, и там тоже начинали шевелиться. У нас уже был весьма ободряющий ответ от… впрочем, нет необходимости вникать в эти подробности.
— Разумеется, — откликнулся Аллейн.
— Короче, как я уже сказал, она была нам очень полезна, но при этом встревала во все и по временам становилась крайне несдержанной.
— Послушали бы вы ее, — сказал Фабиан. — «Ну, что там поделывают мои изобретатели?» А затем, бывало, сделает непроницаемое лицо и, совсем как три ведьмы в «Макбете», приложит пальчик к губам и произнесет: «Но мы не должны быть нескромными!»
Аллейн поднял глаза на портрет. Худощавая, жилистая женщина взирала на него с непроницаемостью, обычной для академической живописи. Если бы нарисованный палец смог подняться к этим губам, смыкавшимся с видимым трудом над выступавшими вперед зубами! Если бы она могла подать ему тайный сигнал:
«Теперь говорите. Задавайте этот вопрос. А здесь промолчите, они приближаются к самому главному!»
— Да, — согласился Дуглас, — порой она нам досаждала, и, конечно, все в доме знали, что делается что-то страшно секретное. Фабиан говорил: «А пусть себе. У нас все под замком, да и будь все в открытом доступе, все равно никто ничего не поймет». Но мне не нравилось, когда Флосси разглагольствовала об этом. Позднее ее отношение изменилось.
— После того, как правительство предположило утечку информации к врагу, — вмешалась Урсула. — Она это приняла близко к сердцу. А затем этот корабль был потоплен у берегов северной Исландии. Она была ужасно расстроена.
