Лидия Будогоская - Часовой
Стою в будке, слушаю, слушаю… Но что только мне не мешает! Возня крыс - они на помойке подрались, а потом совсем близко, под полом моей будки. Мешает ветер. Он то хлещет по стенкам будки веником, то швыряет в нее горстями песок. Еще мешают рамы в потрясенном доме. Ничья рука их не прикроет. До того они устали болтаться, что даже при самом слабом порыве ветра издают жалобный стон. Как жаль, что я не могу их тоже подпереть железной палкой!
И вот наконец рассвело за продолговатым окошком. Ветер улегся, и наступила такая тишина, что даже зашумело в ушах. Вдруг я слышу отчетливо звук падения на асфальт железной палки. Что это? Да это упала палка, которой я калитку подперла. Наверное, кто-нибудь калитку открыл. Мигом вылетаю из будки с винтовкой в руке. Так и есть, калитка нараспашку! И стоит передо мной… Грачева. Одной рукой она еще упирается в калитку, в другой у нее туфли, она босая. Только что шагнула с площадки, и если бы не упала палка, ей босиком удалось бы незаметно пройти.
Все-таки выскочила в «ГСО». И теперь возвращается. Она не ожидала, что поднимет такой шум. А меня здесь увидеть тем более не ожидала. Ведь в эти часы не я должна дежурить.
Как мне захотелось сказать ей: «Помнишь, о чем я тебя предупреждала? А ну, пойдем к дежурному по части!»
И она, верно, этого ждет, не шевелится, только смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
- Как же ты на площадке оказалась? - спрашиваю я ее строго.
- Я тебе все покажу… Все покажу. Только ты меня не выдавай… Не докладывай дежурному…
Она повернула на площадку обратно, а я за ней. Мы идем по мокрому песку мимо фонтана, в ту сторону, где наш склад НЗ. Потом она раздвигает кусты, и я вижу: в самом углу между забором и корпусом просвечивает лазейка. Узкая, но в нее можно пролезть. Очутишься на Биржевой линии.
- Вот,- сказала она,- здесь я и влезла.
- Ладно. Иди в общежитие. А дежурному по части я доложу.
Она как-то сжалась вся и побежала от меня к дому.
Нельзя Пацуфарову сажать на гауптвахту. На этот раз Пацуфарова не соврала. Наверно, и бойцы отсюда вышли на набережную.
Теперь кончено. Про лазейку узнает от меня старший лейтенант Голубков и велит ее заделать.
Глава XII. ТИХИЙ ЧАС
Кочегары не выходят за дровами на набережную. Для них берет дрова на набережной наша машина. Потом на въезжает на двор и тут же недалеко от ворот вываливает на асфальт большую кучу бревен. Кочегары выходят и растаскивают их к топкам. Я это видела, когда стояла в полдень на посту у ворот.
Из главной кочегарки выходит женщина, у которой голос, как труба. Она такая кряжистая, что даже мало на женщину похожа.
А с ней еще одна, та обыкновенная. Голова у нее всегда повязана голубым платком. Кряжистая бревна взваливает на плечо, и повязанная голубым платком - тоже, но уже не так ловко и старается схватить бревно поменьше.
Но вот приближается к бревнам тоненькая фигурка. Ее спецовка такого цвета, как пепел. И пепельными стали кудряшки. На ногах у нее тапочки, и ступает она по асфальту мягко, легко, но за ней волочится что-то гремящее. Это тачка железная. Всего одно колесико, а ручки длинные-предлинные, выгнутые. Конечно, ей бревна не взвалить на плечо. К тому же ее кочегарка отсюда значительно дальше, чем главная. И вот она придумала!.. А что, если дрова навалит, но тачку с места не сдвинет!..
Я не спускаю с нее глаз, а она суетится около бревен и ничего вокруг не замечает.
Повалила два бревна довольно толстых. Схватила за Ручки, напряглась всем телом, и скрипнуло колесико. Тронулась, тронулась тачка с места!..
Ну и драндулет! Движется косо, бревна переваливаются то на один бок, то на другой.
Сколько нужно усилий, чтобы выровнять ход!..
Когда она катила бревна мимо меня в пятый раз, се лицо было залито потом. Но вдруг она мне подмигнула, как будто ей это нипочем.
Я все-таки решила с ней поговорить. Ведь можно попросить начальника госпиталя, чтобы он дал ей работу полегче.
Стояла я на посту главного подъезда и на вышке. И наконец встала к воротам, когда еще не светло, но уже были видны на стене корпуса знакомые пятнышки: дырки от осколков снарядов.
Шаги разводящего затихли в глубине двора, и к будке подбегает Лена.
- Холодно, - говорит она, ежится и трет себе плечи. - Я в кочегарке пригрелась и уснула. Вдруг точно меня кто в бок толкнул. Думаю, наверное, уже растапливать пора. Вскочила, а времени мало.
- Сейчас начало пятого, - сказала я. - Не стой на ветру, заходи в будку. Ты можешь здесь посидеть на ящике, а минут через двадцать пойдешь и затопишь свою кочегарку.
Мы пошли в будку.
- Знаешь что? - говорю я, когда она уселась на ящик. - Я думаю пойти к начальнику госпиталя и попросить его, чтобы он перевел тебя на другую работу.
- Ой, что ты, что ты!.. - говорит она.
- Я же видела, как тебе таскать дрова тяжело!
- Да, таскать дрова тяжело, - говорит она. - А дальше легче. Пилишь и колешь немного. Когда печь хорошо растопится, можно бросать целые бревна. Наложишь полно и отдыхаешь. У нас лежанка есть напротив печки. Зима придет, я в тепле. В пищеблоке вам всем по весу выдают, а нам руководящий накладывает полные котелки. Такой приказ. Выходит, самое хорошее житье у кочегаров.
- А я подумала, что ты не выдержишь,- сказала я.
- Выдержу, - говорит она. - А тогда ты мне все сказала правильно… Что бы я делала дома? А у вас кругом народ. То один, то другой заглянет ко мне в кочегарку через окошко, и все с шуткой. Мне даже домой ходить неохота. Ведь я в квартире осталась одна. Входишь - пусто. Вспоминаешь, что там было…
- Ты мне про своего отца жуткое рассказывала. Он тебе говорил: «Лена, навари щей!», «Лена, навари каши!» И ты все варишь, варишь…
- Да, варила - и все без толку. Щи варила с мясом кашу - со сгущенным молоком…
- Как? - говорю я. - Даже молоко сгущенное у вас было?
- Было, - говорит она, - но зато все вещи променяли.
- Вы это доставали за вещи? Ну, а тот, кто у вас вещи выменивал, откуда он все это брал в такое время? - спросила я.
- Откуда?.. Я не знаю… Но отец думал, что он таскает из госпиталя.
- Из госпиталя? Вот как!
Мне это очень не понравилось. Хоть не из нашего госпиталя, а все равно ведь он таскал от раненых. А Лена об этом говорит так просто. И куда же часовые в этом госпитале смотрят?
- Его у нас в Гавани знали, - говорит Лена, - кто начинает сильно слабеть, тут он и подвернется. Тогда ему отдавали все без разбора.
- Ну вот как назвать такого человека?! Крадет у раненых бойцов. И этого мало: еще обирает в городе умирающих! Кругом беда, а он на этом деньги наживает!
- А ведь ты верно говоришь!..- сказала Лена.
- Как его назвать? - говорю я.- Гад!
