Дороти Сэйерс - Сильный яд
Старший инспектор Паркер, оставив компанию приятелей, медленно пробрался сквозь толпу, поздоровался с герцогиней и повернулся к Уимзи:
— Что скажете, Питер? Правда, здорово? Комар носа не подточит!
— Чарльз, вас нельзя оставлять без присмотра. Вы ошибаетесь, старина.
— Как это — ошибаюсь?
— Она этого не делала.
— Не смешите меня!
— Она этого не делала. Доказательства очень убедительны — не придерешься, только на самом деле все не так.
— Вы, наверное, шутите.
— Вовсе нет.
Паркер помрачнел. Он привык полагаться на мнение Уимзи и, несмотря на уверенность в собственной правоте, почувствовал укол сомнения.
— Друг мой, да где же вы нашли ошибку?
— Нигде. Не подкопаешься, хоть ты тресни. Вы упустили только одно: эта девушка невиновна.
— Ну, это уже чистой воды психология, — натужно засмеялся Паркер, — правда ведь, ваша светлость?
— Жаль, у меня не было возможности с ней познакомиться, — ответила герцогиня в своей обычной уклончивой манере. — У девушки очень интересное лицо, просто поразительное, хотя красавицей ее, конечно, не назовешь, но это даже к лучшему: все эти красавицы, как правило, просто глупые коровы. Я читала одну из ее книг — прекрасно написано и действительно умно: я угадала убийцу только на двухсотой странице, хотя обычно мне хватает пятнадцати. Как это удивительно — писать себе детективы, а потом самой оказаться на скамье подсудимых; кто-то, наверное, скажет, что это ей в наказание. Но мне интересно: если она невиновна, может быть, она догадалась, кто настоящий убийца? Хотя авторы детективов, я полагаю, в жизни редко что-нибудь расследуют — не считая, конечно, Эдгара Уоллеса, который, кажется, везде успевает, и уважаемого Конан Дойла: помните этого темнокожего, как же его фамилия…[10] и этого беднягу Слейтера[11] — какой скандал, хотя нужно сделать скидку на то, что это Шотландия, а там очень странные законы, особенно если дело касается брака. Что ж, думаю, скоро мы узнаем — может, и не правду, но, по крайней мере, мнение присяжных.
— Да, я и не ожидал, что они так задержатся. Но объясните все-таки, Уимзи…
— Поздно, слишком поздно, затворилась дверь!..[12] Я сердце замкнул в златой ларец и в темный омут бросил ключ.[13] Теперь все зависит от решения присяжных. Думаю, мисс Климпсон сейчас им все растолковывает. А она дама основательная — если заладит, то на час-два, не меньше.
— Их нет уже полчаса, — заметил Паркер.
— Что, никаких новостей? — спросил Солком Гарди, возвращаясь на места, отведенные журналистам.
— Ты, значит, говорил, двадцать минут? Я думаю, они просидят все сорок пять!
— Их нет уже полтора часа, — сказала девушка своему жениху за спиной у Уимзи. — Что они там обсуждают?
— Может, решили в конце концов, что это не она.
— Что за глупости! Конечно же это она. У нее на лице все написано. Жесткое такое лицо, и хоть бы слезинку проронила.
— Ну не знаю… — отозвался молодой человек.
— Ты хочешь сказать, Фрэнк, она тебе понравилась?
— Да не знаю… Но непохожа она на убийцу.
— А откуда тебе знать, как выглядят убийцы? Ты их много повидал?
— Я их видел у мадам Тюссо.
— А, восковые фигуры. Но они там все похожи на убийц.
— Может, и так. Хочешь конфетку?
— Два часа с четвертью, — проворчал Уоффлз Ньютон. — Заснули они там, что ли? Придется делать специальный выпуск. А что, если они так всю ночь просидят?
— Тогда и мы здесь просидим всю ночь — а что делать.
— Теперь моя очередь — пойду чего-нибудь выпью. Позовешь меня, если что? Расскажешь, если что объявят?
— Конечно!
— Я тут пообщался с одним из приставов, — многозначительно сказал своему другу Господин, Знакомый с Нужными Людьми. — Судья только что послал спросить у присяжных, не может ли он чем-нибудь помочь.
— И что они сказали?
— Не знаю.
— Уже три с половиной часа, — услышал Уимзи за спиной шепот девушки. — Я ужасно проголодалась.
— Правда? Может, пойдем, дорогая?
— Ну уж нет, я хочу услышать вердикт. Мы столько здесь сидим — подождем еще немного.
— Тогда я схожу за сэндвичами и вернусь, хорошо?
— Сходи, пожалуйста. Только не задерживайся там. Я прямо чувствую, как только объявят приговор, со мной сделается истерика.
— Я мигом, туда и обратно. Скажи спасибо, что ты не одна из присяжных — им-то вообще ничего не положено.
— Как это, ни есть, ни пить?
— Ничего. Думаю, им нельзя даже включать свет или разжигать огонь.
— Бедненькие. Но здание ведь все равно отапливается?
— Ну, тут точно жарковато. Пойду глотну свежего воздуха.
Пять часов.
— На улице собралась огромная толпа.
— Вот ведь чудаки. Уже скоро, Фредди, — сказал лорд Питер Уимзи. — Там какое-то движение. О, идет моя радость! Шаги впереди… Так беззвучны они, как дыханье.[14]
Все встали. Судья занял свое место. На скамье подсудимых снова появилась обвиняемая, очень бледная в электрическом свете. Распахнулась дверь, ведущая в совещательную комнату.
— Смотри внимательно на их лица, — сказала невеста жениху. — Говорят, если они признают подсудимого виновным, то никогда на него не смотрят. Ах, Арчи, дай мне руку!
Секретарь суда обратился к присяжным официальным тоном, но с долей упрека:
— Господа присяжные, пришли ли вы к соглашению по поводу приговора?
Поднялся старшина присяжных и с выражением обиды и крайнего раздражения на лице произнес:
— Я вынужден сообщить, что мы не видим возможности прийти к соглашению.
Зал онемел от изумления, а затем все зашептались. Судья, казалось, нисколько не уставший, чуть подался вперед и спокойно спросил:
— Как вы думаете, сможете ли вы договориться, если посовещаетесь еще какое-то время?
— Боюсь, что нет, ваша честь, — ответил старшина и с ненавистью посмотрел в дальний угол, где среди присяжных, склонив голову и крепко сцепив руки, сидела старая дева. — Я не вижу для нас никакой возможности когда-либо прийти к соглашению.
— Могу ли я чем-то вам помочь?
— Нет, ваша честь, факты нам вполне ясны — мы расходимся во мнениях по поводу этих фактов.
— Очень жаль. Думаю, стоит попытаться еще раз, и если вы все же не придете к единому решению, то вернетесь и скажете мне об этом. А пока, если мое знание законов может оказаться полезным, я в вашем распоряжении.
Присяжные мрачно поплелись в совещательную комнату. Алая мантия судьи скрылась за дверью, и приглушенные голоса сразу переросли в гомон.
