Агата Кристи - Том седьмой. Выпуск II
— Моего отца убили… — ответил Альфред. Голос у него сорвался.
Магдалина истерически зарыдала.
Инспектор Сагден поднял руку.
— Попрошу всех, кроме мистера Альфреда Ли и… мистера Джорджа Ли, выйти из комнаты, — решительно заявил он.
Они медленно и нехотя, словно стадо овец, двинулись к двери. Сагден вдруг остановил Пилар.
— Извините, мисс, — вежливо обратился он к ней, — но ничего нельзя ни трогать, ни выносить из помещения.
Пилар молча смотрела на него.
— Разумеется, нет, — вмешался Стивен Фарр. — Она это знает.
— Вы только что подняли с пола какой-то предмет, — тем же любезным тоном продолжал инспектор.
Глаза у Пилар расширились.
— Разве? — удивилась она.
Сагден был по-прежнему приветлив. Только голос его сделался тверже:
— Да. Я видел, как вы…
— О!
— Пожалуйста, отдайте мне то, что у вас в руке.
Пилар неохотно разжала пальцы. На ладони у нее лежали кусочек резинки и крохотный деревянный колышек. Сагден взял их и, положив в конверт, убрал в нагрудный карман.
— Спасибо, — сказал он и отвернулся.
На секунду в глазах Стивена Фарра мелькнуло удивление, а затем и уважение. Он только сейчас оценил старшего инспектора полиции.
Они медленно вышли из комнаты. И услышали, как за спиной уже официальным тоном Сагден произнес:
— А теперь, если вы не возражаете…
5
Нет ничего лучше, чем горящие в камине дрова, — сказал полковник Джонсон, подбрасывая в огонь еще одно полено и придвигая кресло поближе к огню. — Наливайте себе, — предложил он, указывая на стоявший около его гостя графин с вином.
Гость отрицательно помахал рукой и осторожно подвинул собственное кресло к пылающим поленьям, хотя и считал, что поджаривание пяток (кажется, так пытали в средние века) ничуть не спасет его от сквозняка, который холодил плечи и спину.
Полковник Джонсон, начальник полиции Миддлшира, мог полагать, что нет ничего приятнее горящего камина, но Эркюль Пуаро предпочитал центральное отопление.
— Замечательно у вас получилось с этим делом Картрайта, — восхищенно заметил хозяин. — Удивительный он человек! Какое обаяние! Когда он впервые явился сюда с вами, мы все тотчас принялись плясать под его дудку.
И покачал головой.
— Знаете, у нас никогда не было ничего подобного! — сказал он. — К счастью, отравление никотином — вещь весьма редкая.
— Было время, когда вы считали, что в Англии вообще не бывает отравлений, — заметил Эркюль Пуаро. — Что это дело рук иностранцев! Англичанин, мол, не может поступить так непорядочно!
— Теперь мы вряд ли в состоянии это утверждать, — согласился начальник полиции. — У нас много случаев отравления мышьяком, быть может, даже больше, чем мы подозреваем.
— Вполне вероятно.
— Трудные эти дела с отравлением, — вздохнул Джонсон. Показания экспертов противоречивы, врачи обычно боятся сказать лишнее. Нелегко собрать и достаточное количество улик, чтобы убедить присяжных. Нет, если уж случается убийство (избави, Господи!), пусть лучше будет исключена двусмысленность в отношении орудия преступления.
— Пулевое ранение, перерезанная глотка или пробитый череп? — понимающе кивнул Пуаро. — Вы это предпочитаете?
— Я ничего не предпочитаю, друг мой! Не надо думать, что мне по душе убийство! Надеюсь, их больше не будет. Во всяком случае, пока вы здесь, нам нечего бояться.
— Моя репутация… — скромно начал Пуаро.
Но Джонсон не дал ему договорить.
— Сейчас Рождество, — сказал он. — В стране царит атмосфера мира и доброжелательства. Все настроены по-праздничному.
Эркюль Пуаро откинулся на спинку кресла и задумчиво посмотрел на полковника.
— Значит, вы считаете, что преступлений на Рождество не совершается? — промурлыкал он.
— Именно.
— Почему?
— Почему? — Джонсон даже несколько опешил. — Да потому, что, как я только что сказал, люди настроены миролюбиво.
— До чего же вы, англичане, сентиментальны! — пробормотал Пуаро.
— Ну и что? — загорячился Джонсон. — Что, если нам по душе старые традиции и праздники? Что в этом дурного?
— Ничего. Все это прекрасно. Но давайте на минуту обратимся к фактам. Вы сказали, что на Рождество царят мир и доброжелательность. А это значит, что будут много есть и пить, не так ли? Будут переедать! А когда переедают, случается несварение желудка! Отсюда возникает и раздражительность!
— Раздражительность не лежит в основе преступлений, — возразил полковник Джонсон.
— Я в этом не уверен. Возьмем другой пример. Итак, на Рождество, как вы утверждаете, царит атмосфера доброжелательности. Старые ссоры забываются, бывшие враги хотят помириться хотя бы на время.
— Позабыть о вражде, совершенно верно, — кивнул Джонсон.
— И семьи, которые были разъединены в течение года, собираются вместе. В таких условиях, друг мой,-согласитесь, возникает напряжение. Люди не испытывают симпатии друг к другу, вынуждены держать себя в руках и улыбаться. Отсюда на Рождество возникает лицемерие, пусть даже из самых лучших побуждений, но тем не менее — лицемерие!
— Я не совсем с вами согласен, — неуверенно заметил полковник Джонсон.
— Нет, нет, — улыбнулся ему Пуаро, — я вовсе не заставляю вас соглашаться со мной. Просто я даю вам понять, что в подобных условиях, когда налицо умственная напряженность и физическая расслабленность, неприязнь, которая раньше была невелика, и самое тривиальное несогласие могут принять гораздо более серьезный характер. И то, что человек вынужден притворяться быть более любезным, более снисходительным, более великодушным, чем он есть на самом деле, — все это рано или поздно может толкнуть его на самый непредсказуемый поступок! Если поставить преграду на пути естественного поведения, друг мой, рано или поздно преграда рушится — и налицо стихийное бедствие.
Полковник Джонсон смотрел на него с сомнением.
— Никогда не поймешь, серьезно вы говорите или смеетесь надо мной, — проворчал он.
— Шучу, шучу, — улыбнулся Пуаро. — Ни в коем случае не принимайте мои слова всерьез. По тем не менее тот факт, что неестественные условия приводят к беде, — сущая правда.
В комнату вошел камердинер полковника Джонсона.
— Звонит инспектор Сагден, сэр.
— Иду.
Извинившись, начальник полиции вышел.
Вернулся он минуты через три. Лицо его было мрачным и обеспокоенным.
— Черт бы все побрал! — разразился он. — Совершено убийство! Да еще в сочельник!
