Адива Гефен - Алмазная пыль
— Его зовут Якоб! Сколько раз тебе говорить?! Якоб Роткопф! Сколько можно тебя просить — немного уважения, Габи, немного уважения. Кто не уважает других, того тоже не уважают! — Дедушка стукнул кулаком по столу, и моя чашка подпрыгнула.
— Я не хотела тебя рассердить. Но если ты идешь наверх спать, захвати с собой своего друга, господина Якоба Роткопфа, который спит здесь как ребенок, иначе придет какой-нибудь гениальный сыщик, разбудит его и услышит от твоего господина Роткопфа, что ты — шведский шпион, собирающийся взорвать здание ООН.
Дедушка Макс посмотрел на меня синими глазами. В них промелькнула буря гнева, превращающая глубокую синеву в темный уголь. Папа говорит, что у меня глаза точь-в-точь, как у дедушки и ведут себя так же. Дед глубоко вздохнул и, ни слова не говоря, склонился над свернувшимся в кресле Якобом, схватил его в охапку и на глазах изумленных Джейми и Шамира, стоящих на пороге, вышел с ним из комнаты и стал подниматься по лестнице на второй этаж.
— Помощь не требуется? — спросил Джейми. Я отрицательно помахала рукой. Не нуждаемся ни в какой помощи. Я поднялась вслед за дедушкой, вошла в спальню и посмотрела на него.
— С тобой всё в порядке?
Дедушка не ответил. Он показал на свое ухо, давая понять, что уже отключил слуховой аппарат, и потому любое мое слово будет лишним, повернулся ко мне спиной и вышел.
На стуле висел его синий пиджак — выходной пиджак, который бабушка чистила щеткой перед каждым парадным выходом. Нимало не колеблясь, я пошарила в карманах. В правом кармане нашла сложенную кипу, которую он держит для похорон. В левом — клочок бумаги. Чек из такси на сумму восемьдесят семь шекелей, датированный вчерашним числом, время — пять часов вечера. Дедушка не ездит на такси. С тех пор, как папа запретил ему водить машину, он договорился с Иеошуа Тирошем, который возит его в случае необходимости, — он даже стал другом семьи. Странно. Почему он поехал на такси? Я продолжила поиски. Во внутреннем кармане нашлось еще кое-что. Мятый белый конверт. В нем лежала фотография картины, на которой были три девушки в обтягивающих брюках и сине-белых тельняшках с белыми матросскими воротниками. Девушки стояли, обнявшись, на цветастом ковре — спокойные и раскованные. Снимок был покрыт пятнами и измят. Лиц девушек было не разобрать. Внизу была размытая подпись и число — октябрь 1910. Кто-то от руки приписал название: «Три девушки в матросских костюмах».
Зачем дедушке фотография трех хихикающих девчонок в матросских костюмах, нарисованных сто лет назад? Может быть, кто-то из его знакомых опять предложил ему купить старинную картину? Раньше дедушка питал слабость к старине. Его увлечением были гипсовые статуи скрипачей, раввинов и лошадей, стеклянные клоуны и фарфоровые пастушки. Может быть, в нем снова проснулся инстинкт коллекционера? Может, он хотел купить эту картину? А вдруг это как-то связано с трупом женщины?!
Я взяла фотографию. Завтра, когда мы все будем не такими усталыми и раздраженными, я спрошу дедушку, что это за картина, куда он ездил на такси и почему он разгуливает ночью в своем лучшем костюме.
Я сошла вниз. Грустно и обессилено посмотрела на Джейми Раанану и Шамира Нану.
— Да, да, можете отправляться домой спать, — сказал Шамир. — Оставьте нам все телефоны, по которым с вами можно связаться. Позже вам позвонят и попросят прийти для дачи показаний.
— Нет проблем! — сказала я. — Только учтите, что я собираюсь забраться в постель и продрыхнуть всё утро. А после обеда я занята. Отвечать на звонки не буду! Оставьте сообщение на автоответчике.
— Чем вы будете заняты, Габи?
— Культурным Центром в Яффо.
— Яффо? Где именно в Яффо?
— Яффо «Д», по дороге на Бат-Ям, если вам известно такое место.
— Известно. Там живет моя бывшая жена. И округ Яркон тоже находится там.
— Это радует!
Он улыбнулся. Симпатяга!
— Что вы делаете в Центре в Яффо «Д», Габи?
— Вы не поверите! Я не делаю там ничего, что было бы связано с обнаружением женским трупов! Я преподаю сценическое мастерство…
— Вы актриса?!
— Нет. Я режиссер. А сегодня я должна работать с полудня до вечера. И если я не приду вовремя на уроки, Сюзан — моя начальница — позаботится о том, чтобы я выглядела как эта несчастная, которую мы тут сегодня нашли.
На этот раз он не улыбнулся. Трупный юмор не идет человеку его положения. Он записал расписание моих занятий и телефоны, попросил еще и дедушкин телефон, потом открыл дверь и проводил меня до машины.
Во дворе на холодной земле лежало тело, упакованное в черный полиэтилен…
5
Солнце теплыми пальцами щекотало мне лицо. Лениво потянувшись на большой кровати, я протерла заспанные глаза. Который час, черт побери?! Бой как одержимая кружила по комнате. Надо вывести ее на прогулку, — устало подумала я. Бедное животное!.. Я протянула руку, чтобы почесать ей голову, но она отстранилась. «Не время для игр, — было написано на ее красивой морде. — Пора вставать!» Я повернула к себе большой будильник, стоящий на тумбочке. Четверть третьего! Боже мой! Четверть третьего, а я всё еще в Рамат-а-Шароне, и на всех самых противных перекрестках страны меня поджидает красный свет. Только чудо поможет мне попасть в Культурный Центр в Яффо к трем часам. Если я еще раз опоздаю на урок, лучше совсем не приходить. Я впрыгнула в одежду. Пошарила под подушкой — а вдруг там записка от Арика? В восемь утра, добравшись до дома, я произвела поспешные поиски. Ничего. Ни ласковой записки под чайником, ни рисунка поцелуя на зеркале… Человек просто встал и ушел. Сволочь.
Бой улеглась на старый диван, зарывшись в потертый пахнущий псиной кусок брезента, и с обидой посмотрела на меня. Я наполнила ее миску и пообещала завтра стать примерной нянькой для стареющих собак. Направляясь к машине, включила мобильник. Шесть сообщений от Сюзан. Она должна сообщить мне что-то очень важное. Нам нужно поговорить. Это срочно.
Да пошла она!..
Бог светофоров услышал мои молитвы. Без двух минут три я была в темном коридоре Культурного Центра Яффо «Д» имени Адама Хиршберга. В комнате драмкружка меня ждали участники моего семинара «Зеленая сцена — драмкружок для начинающих». Точности ради — это были участницы семинара. Десятилетние яффские мальчики готовы делать всё, что угодно, только не быть фиалкой или зонтиком в драмкружке. Двое записавшихся в начале года отсеялись после первого же занятия и переметнулись в столярный кружок.
Мне необходимо было перекинуться словом с Иданом, он же — Душка, рассказать ему о событиях этой ночи. Дверь его класса была закрыта. Естественно! Он неисправимый педант. Тем не менее, я решительно открыла дверь и учительским голосом произнесла:
