Ефим Друц - Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.
Старики входили один за другим, рассаживались степенно. Они знали, ради чего приехали, и готовились это исполнить.
— Добрый вечер, ромалэ, — повторял барон, — проходите, рады вам!
И старики отвечали тем же. Большая комната наполнялась.
Старый Анжей огладил бороду:
— Что, морэ, случилось у нас?
Он знал, в чем дело, однако обычай требовал ответа, и барон бросил:
— Не думаю я, Анжей, что разговор будет долгим. Но он, морэ, будет особый. Просил я кое-кого прийти к нам, хочу, чтобы вы посмотрели на них, да только их нет до сих пор, ждать себя заставляют. Считают себя закоренными цыганами, а закона не держат. — Барон повернулся к молодому цыгану, спросил: — Раджо и Граф здесь?
— Нет их, дадо, — ответил тот.
— Вот видишь, Анжей, время вышло, а их нет. Не хотят с нами говорить, не интересны мы им.
Скажи, Ромка, — повернулся барон к Кнуту, — может ли у нас быть, чтобы старших не уважали?..
Кнут промолчал.
Появился длинный как жердь цыган и, помедлив, обратился к барону:
— Разреши, дадо, сказать?
— Говори, морэ, что у тебя?
— Был я вчера в кабаке, где наши играют, там и Граф болтался. Пьян был, кричал. Мне не понравилось.
— Что же? — спросил барон.
— Неудобно говорить, дадо.
— Говори.
— Похвалялся: дескать, плевать он хотел на старые обычаи, мол, в городе он хозяин. Кричал, что на крис не пойдет.
— Так я и думая, — сказал барон. — Выпала эта карта из нашей колоды, крапленая она, блатными помечена. Графа можно забыть, зачем он нам, но замешаны другие рома. Он их обижает.
Дверь распахнулась, на пороге стоял Раджо. Раджо двинулся к барону и, не дойдя, упал на колени:
— Простите меня, дадо, и вы, старики, все ромалэ, простите. Что со мной — сам не пойму. Не хотел я Кнута подставлять. Граф уговорил, его та гитара заколдовала.
— Ты, Раджо, — сказал Анжей, — трудную судьбу проживаешь. Под магэрдо уже был, мы тебя отторгали, зачем опять влип?
— Прибей его, Кнут, — сказал барон, отойдя от Раджо. — Разве чер может своего продать? Он тебя братом считал?
Кнут, понурившись, наблюдал.
— Убей меня, Кнут, я заслужил это! Сил нет, не хочу больше жить, зло вокруг меня крутится.
— Принес тебе Нож драгоценности? — спросил Кнут.
— Принес, — ответил Раджо.
— Ты бы пришел ко мне, Раджо, я бы тебе эту трижды клятую гитару без ловэ отдал, — сказал Кнут.
— Зачем она мне? — крикнул Раджо. — Держит меня Граф за горло, есть одно дело, узлом он меня повязал. Сказал, достанешь, мол, батовскую гитару, живи, а нет — конец тебе, мол. Пойдешь по этапу.
Барон посмотрел на Раджо и Кнута, на стариков. Не мог он взять в толк, чего медлит Кнут. Раджо уже покойник. Или у Кнута нет ножа…
— Ладно, — сказал барон. — Мы решим, а вы оба ждите за дверью.
Раджо и Кнут вышли вон — оба понурившись.
— Ну что, ромалэ? — спросил барон.
— Разреши мне, — сказал Анжей.
— Говори.
— Не идет Граф на крис, и нам это не безразлично. Цыгане скажут: вот, мол, не держит закон, и ему сходит с рук. Прикажи, барон, чтобы ромалэ привезли сюда Графа, а мы подождем.
— Найдите его, — сказал барон, и несколько человек тотчас вышли из комнаты.
— Люди от разного страдают, — задумчиво молвил Вайда. — Один не может людям простить, что его не замечают, а в нем, копнуть поглубже, ромалэ, только труха да гниль. Другой — за ловэ гонится, как за счастьем, сам не зная, что с ними делать. А жадность его распирает. Третий тонет в страстях. И всех их, в конце концов, Дэвла наказывает.
Старики одобрительно загудели. Барон сказал:
— Отец мой привел большой табор в Россию. Разве он думал, что от огромного табора так мало людей останется? Однако жизнь по-своему распорядилась. Мне цыгане себя доверили, а я не сумел сберечь многих.
— Не твоя вина, морэ, — сказал Анжей, — такое время.
— Нет, Анжей, на мне большая вина, не надо было мне самому в город уходить, а собрать бы табор да увести за границу.
Барон мрачнел, наливаясь гневом.
— Выродки вроде Графа были во все времена, но с ними цыгане быстро управлялись, — напомнил Вайда, — раньше мы его отлучили бы и — дело с концом.
— Он цыган в городе сбивает к уголовникам, а там уже не разобрать: что — ром, что — гадже, — сказал барон. — Это чума заразная.
— Пока ждем, — начал Анжей, — я, ромалэ, вам напомню одну историю. Как-то раз Бог-отец и Бог-солнце поспорили, кто из них больше нужен человеку. Бог-отец сказал: «Я землю родил! Я человека сотворил!» Бог-солнце ответил: «А я твоего человека согреваю. Своим теплом». И решили они походить по земле порознь да поглядеть и поспрашивать, что думают люди. Одни говорили: «Нужнее нам ты, Бог-отец. Ты нас и на том свете не оставляешь». Другие: «Бог-солнце, без твоего тепла мы бы хлеба не видели и перемерли от холода».
Сошлись опять Бог-отец и Бог-солнце, сели на бугорок и спорят по новой. Бог-отец говорит: «Я царь над людьми! Что захочу, то и сделаю с ними». Бог-солнце отвечает: «Без меня ничего не сделаешь: погасну, и люди погибнут, не над кем тебе будет царствовать». А ехали мимо цыгане. Бог-отец говорит: «Давай спросим этих, кто из нас им больше нужен?» — «Давай», — согласился Бог-солнце. Остановили, спросили: «Кто вам нужнее?» Глянули цыгане, а у богов — глаза злющие, в руках — дубинки. Этому угодишь, другой озвереет… И говорят цыгане богам: «Не здешние мы, кочевые. Мы конями торгуем…»
Старики посмеялись. Анжей вздохнул:
— Только эта история к случаю нашему не подходит!..
Вошел молоденький чяво, сказал барону:
— Нет нигде Графа, дадо. Не могут его найти. Как быть? Знать, скрылся из города.
— Ладно, ромалэ, — кивнул барон, — Граф никуда не денется, отыщем и спросим с него за все. Пока с Раджо надо решить.
— Закоренный ром! — вымолвил Вайда.
— Несчастный он, ромалэ, — сказал Анжей. — Думаю, смерть за ним ходит. Как Зента погибла, он бешеным стал.
— Это его дела, ромалэ, — возразил барон. — Правильных цыган мы не судим. Зовите его.
— Раджо! Раджо! — крикнул кто-то из молодых.
Раджо вошел с опущенной головой. Знал — пощады не будет.
— Вот, Раджо, наше слово: мы уже раз отлучали тебя. И отлучаем снова. На год. На год объявляю тебе магэрдо. Третьего раза, Раджо, не будет. А Кнута оставь и не трогай. Если что, мы тебя похороним. Я сказал и дважды не повторяю.
Старики одобрили. Раджо скользнул из комнаты.
Все, окружающее людей, — театральная декорация, имя ее создателя — Бог. Сцена меняется по его замыслам, человеку неясным. Что Богу надо от нас?.. Он строит, он же и рушит, и начинаются новые действа. Человек, обессилев, плывет в потоке, чаще всего по течению. А кто выгребает против, того захлестывает волна. Все мы актеры в театре Бога. Марионетки. Ведь кукольный театр — тоже театр.
