Эжен Шаветт - Сбежавший нотариус
Может быть, Монжёз, поспешив с отъездом, положил письмо в карман, намереваясь прочесть по дороге. Распечатал ли он его в поезде? И вместо того, чтобы вернуться в негодовании домой и устроить бурную сцену, он решил подать жалобу на жену и приложить к ней письмо как свидетельство в прелюбодеянии? Адвокаты и судебные приставы всегда сочувствуют обманутым мужьям.
С такими мыслями, видимо, Морер и отправился в Париж, рассудив, что, обратившись к художнику, спутнику маркиза, он узнает, читал ли маркиз письмо по дороге. Оказалось, что нет, потому что, по словам Либуа, маркиз был весел.
Все это хорошо, но письмо исчезло. Не находится ли оно в портмоне Монжёза, который, расставшись с приятелем, мог прочесть его? Все вышесказанное в одну секунду пролетело в уме Либуа.
«Бедняга! — подумал он. — Нужно рассеять его горе». Однако, прежде чем он заговорил, у него мелькнуло воспоминание об одном факте, который ему хотелось разъяснить.
«Делать нечего, помучаю его, но заставлю его говорить», — подумал он и сказал вслух:
— Мне вспомнилось одно обстоятельство…
— Какое? — спросил доктор.
— Монжёз был весел… Но был момент, когда он вдруг помрачнел, и я слышал, как из его уст вырвалось проклятие.
Доктор, сильно встревоженный, спросил:
— В какой же момент это случилось?
— Когда мы шли по тропинке парка к маленькой калитке. В одном месте он вдруг остановился и…
Поль замолчал, пораженный увиденным: когда речь зашла о тропинке, Морер мгновенно побледнел. Крупные капли пота выступили у него на лбу. Художник неумышленно нанес ему двойной удар.
Сначала Либуа хотел выпытать у доктора причину ярости, овладевшей маркизом на тропинке между одиннадцатым и двенадцатым деревом, и в чем тут был виноват Легру. Однако художник решил проявить великодушие и не мучить доктора.
— Сегодня утром я и сам сыграл с маркизом маленькую шутку, о которой теперь очень сожалею.
— Вы сыграли с ним шутку? — повторил Морер.
— Да. Утром, войдя к нему в комнату, я заметил на ночном столике письмо. Я подумал, что оно может помешать ему поехать в Париж, и, чтобы он не задержал меня, знаете, что я себе позволил?
— Нет, скажите, пожалуйста, — промолвил Морер голосом, в котором звучала надежда.
— Я подумал, что не случится беды, если письмо будет прочитано двенадцатью или тринадцатью часами позднее. Поэтому я положил его под том стихотворений Ламартина, который лежал на столике с правой стороны камина.
При этих словах, означавших, что маркиза спасена, Морер чуть не задохнулся от радости.
— Простите, доктор, — произнес Либуа, — я вас не прогоняю, но скоро два часа, и молодая особа, которую я ожидаю, должна…
— Хорошо-хорошо! Я уступаю ей место, — воскликнул Морер, вне себя от радости.
Пожав художнику руку так крепко, что чуть не переломал ему пальцы, доктор бросился вон.
«Этот надолго в Париже не задержится! Он горит нетерпением возвратиться в Кланжи и забрать письмо», — подумал Либуа.
Довольный тем, что совершил доброе дело, он немедленно отправился к подзорной трубе, сгорая от любопытства, что же произошло за это время у маркиза с белокурой Венерой. Только он собрался приложить к трубе глаз, как вдруг остановился и покачал головой:
— Однако я так и не выяснил, почему доктор питает такое отвращение к тропинке и какую шутку сыграл Легру с маркизом…
Прильнув наконец к подзорной трубе, чтобы узнать, что поделывают влюбленные, Либуа испытал сильнейшее разочарование. Солнце светило в окна, а потому жалюзи были плотно закрыты.
— Значит, прощай, до завтра, — промолвил художник, за двенадцать дней хорошо изучивший привычки особы, за которой намеревался приударить.
«Любопытно посмотреть, с каким лицом встретит маркиза своего супруга, когда он вернется из Парижа», — подумал Либуа.
— Я хочу присутствовать при возвращении маркиза! — воскликнул Поль и стремглав бросился на вокзал.
В вагоне приятели вновь оказались вдвоем в купе, и Либуа спросил:
— А что госпожа Вервен? Ты говорил ей обо мне?
Маркиз сделал гримасу и ответил:
— Тебе не везет.
— Как! Меня отказываются принять?
— Нет, напротив. Госпожа Вервен будет очень рада твоему посещению, но придется подождать несколько дней. Хозяин дома внял наконец ее просьбам и нанял маляров обновить ее столовую.
— Пусть так! Отложим мой визит к госпоже Вервен, — согласился художник.
После минутного молчания он спросил:
— Вервен — ее настоящее имя?
Этот вопрос заставил Монжёза рассмеяться.
— Ты хочешь знать больше моего, — ответил он. — Готов пари держать, что она так же носит имя Вервен, как я Баланке. Но какое мне дело до ее имени и прошлого? Прелестная женщина меня обожает — мне достаточно и этого.
Уже сидя в экипаже, Либуа рассуждал: «Сказать ли маркизу о посещении Морера? Будь что будет! Рта не раскрою, не повидав доктора».
Садясь в экипаж, Монжёз обратился к кучеру со своими обычными вопросами:
— Не случилось ли в мое отсутствие чего-нибудь нового в замке, Жак?
— Доктор вернулся из своего путешествия. В ту минуту, когда я отправился за вами, он шел ко мне навстречу с госпожой маркизой. Она присоединилась к нему, когда навещала бедных.
— А! Маркиза навещала бедных?
— Да, сударь, госпожа отправилась сегодня так рано, что никто не видел, как она ушла.
Либуа слушал разговор с самым равнодушным видом. «Отлично, — думал он, — теперь, когда письмо уничтожено, любовники спокойно ждут врага».
— Пошел! — приказал Монжёз и тотчас же прибавил: — К маленькой калитке парка. Таким образом мы выиграем двадцать минут и избежим солнца и пыли.
Кучер поехал вдоль стены, окружавшей парк. Только друзья тронулись в путь, как послышался шум в кустах и крики. В ту же минуту большая рыжая собака по кличке Нотариус выскочила на тропинку и исчезла по другую сторону чащи. В зубах она несла добычу. Вслед за беглецом появились Генёк с вилами и повар с ножом в руках.
— Нотариус опять что-то стащил? — воскликнул маркиз.
— Да, господин маркиз. Только я повернулся спиной, как он проскользнул в кухню и украл у меня великолепный кусок филе! — пожаловался повар.
— Ах так! — вспылил Монжёз. — На этот раз я обрекаю его на смерть, и ты, Генёк, должен убить этого неисправимого вора.
Тут, осененный какой-то внезапной мыслью, маркиз ударил себя по лбу и, засмеявшись, сказал:
— Вот идея! Ты видишь это место, это маленькое возвышение под дубом? Здесь ты и похоронишь Нотариуса… Именно здесь! Слышишь? Понял ты меня?
