Морис Леблан - Золотой треугольник
Патриций чувствовал себя почти счастливым. По дороге из Майо он говорил Я-Бону, что тайна понемногу начинает раскрываться.
— Да, да, Я-Бон, к этому идем. Во-первых, потому, что матушка Коралия, оказывается, вовсе не в опасности. Как я и надеялся, борьба происходит вдали от нее, без сомнения, между сообщниками, и все по поводу четырех миллионов. Что же касается того субъекта, чьи крики я слышал, это наверное какой-нибудь мой таинственный благожелатель, так как он называл меня на ты! Жаль только, что пропало письмо, которое он прислал вместе с ключом… Принуждаемый неизвестными мне обстоятельствами, он собирался мне все открыть, но в это время на него напали… Кто напал, ты говоришь? Быть может, один из сообщников, который испугался того, что он собирался мне рассказать… Вот, Я-Бон, как обстоят дела. Может быть, на самом деле все и не так, но мне все равно. Главное, нужно на что-нибудь опереться… Если же мое предположение неверно, то виноват будешь ты…
Пройдя ворота Майо, они взяли автомобиль, Бельвалю вздумалось сделать круг по улице Раймон. Когда они приблизились к Пасси, то увидели, как матушка Коралия выходит с улицы Раймон в сопровождении Симона. Они тоже сели в автомобиль, и Бельваль следовал за ними до Елисейских полей, до дверей лазарета. Было ровно одиннадцать.
«Значит, все благополучно», — решил капитан.
После завтрака в ближайшем кафе Патриций и Я-Бон немного прогулялись по проспекту, не выпуская из виду лазарет. Ровно в половине второго они стояли у его дверей.
В глубине двора, где обыкновенно собирались солдаты, капитан увидел старого Симона, курившего трубку на своем обычном месте. Как всегда, его лицо было почти скрыто шарфом.
Бельваль поднялся наверх и в одном из залов третьего этажа увидел матушку Коралию, сидевшую у изголовья раненого. Она держала его руку, а тот спал сном ребенка.
У нее был утомленный вид, она казалась бледнее обыкновенного, под глазами лежали тени. «Бедняжка, — подумал капитан. — Эти негодяи добьются того, что покончат с тобой…»
Он знал теперь, что заставило Коралию скрывать имя мужа и свое жилище.
Патриций уже собирался войти в комнату, когда женский голос за его спиной произнес:
— Симон, мне нужно видеть госпожу.
Симон, который тоже оказался здесь, пропустил женщину, она бросилась к Коралии и прошептала ей на ухо несколько слов.
Коралия, видимо, взволнованная, быстро прошла мимо капитана, сопровождаемая Симоном и женщиной. Последняя говорила, задыхаясь от быстрой ходьбы:
— Мне удалось найти автомобиль… Надо торопиться… Комиссар полиции приказал мне…
Бельваль последовал за ними, но мог уловить только эти слова. Прихватив по дороге Я-Бона, он сел в автомобиль и приказал шоферу следовать за первым.
— Опять начинается, — проворчал капитан в ответ на вопросительный взгляд сенегальца. — Эта женщина, наверное, служит у Эссарца и пришла за своей госпожой по приказанию комиссара. Итак, донос сделал свое дело, и матушке Коралии предстоит масса неприятностей: обыск, допрос, и так далее. Не думаешь ли ты, что я теперь оставлю бедняжку одну?
Вдруг его осенила какая-то мысль, и он воскликнул:
— Только бы этот негодяй Эссарец не дал себя поймать! Это было бы ужаснее всего! Нет, он слишком хитер и слишком уверен в себе…
Бельваль был уверен, что только арест Эссарца мог произвести такое впечатление на прислугу, да и на Коралию тоже. В таком случае он непременно должен вмешаться, так как то, что он знает, может очень пригодиться полиции, конечно, в интересах Коралии…
Обе машины остановились перед домом Эссарца, и Коралия первой вбежала в дом. За ней последовали женщина и Симон.
Дверь осталась полуоткрытой, и Патриций вошел. В передней находились двое агентов полиции, и капитан, небрежно ответив на их приветствие, прошел дальше, с видом домашнего человека.
В гостиной он услышал голос Коралии, восклицавшей:
— О Боже!.. Боже!
Капитан хотел войти, но ему преградили дорогу полицейские.
— Но я родственник госпожи Эссарец! Единственный родственник, — запротестовал Бельваль.
— У нас есть приказ, капитан.
— Да, да, я знаю это прекрасно. Оставайся здесь, Я-Бон.
В гостиной толпились какие-то люди, очевидно, тоже из полиции. Патриций увидел, как от них отделилась Коралия, пошатываясь и задыхаясь. Ее подхватила горничная, обняла за талию и усадила в кресло.
— Что случилось? — спросил капитан.
— Госпоже дурно, — ответила горничная, тоже еще не совсем пришедшая в себя. — Ах, я совсем потеряла голову…
— Но что же? В чем дело?
— Ах, господин, подумайте, такое зрелище! Да я сама…
— Какое зрелище?
В это время подошел один из полицейских.
— Что случилось? Позвать врача?
— Нет, нет, — поспешно ответила горничная. — Только обморок…
— Уведите ее, как только придет в себя… Ее присутствие здесь совсем не нужно…
И он учтиво обратился к капитану:
— Да, капитан?
Бельваль сделал вид, что не понял.
— Да, да, мы уведем госпожу Эссарец, как только будет можно… Но прежде мне нужно… — и, ловко обогнув спрашивающего, он воспользовался тем, что группа поредела, и прошел вперед.
То, что увидел капитан, вполне объясняло обморок Коралии. У него самого волосы встали дыбом.
На полу, неподалеку от камина, где его накануне пытали, лежал на спине Эссарец. На нем было то же домашнее платье, на плечи и голову накинута салфетка, которую какой-то господин, скорее всего врач, держал теперь в руке и объяснял:
— Да, лицо… Или вернее то, что было лицом… Теперь же это комок костей и разорванного мяса, сожженного и истерзанного, кусочки бороды и волос и яблоко раздавленного глаза…
— Он, наверное, упал лицом в камин, — сказал Бельваль, когда немного пришел в себя. — Его убили, и он упал…
— Кто вы такой? — обратился к нему другой господин, очевидно, игравший здесь главную роль.
— Капитан Бельваль, друг госпожи Эссарец, которого, как и многих, она спасла своим заботливым уходом в лазарете.
— Да, но вы не можете оставаться здесь. Пожалуйста, освободите комнату от присутствующих, — обратился он к комиссару. — Остаться может только доктор. И не пускайте сюда никого ни под каким предлогом!
— Но я должен вам многое сказать, — настаивал Бельваль.
— Я с удовольствием вас выслушаю, капитан, но не сейчас. Извините…
Глава 7
Двадцать три минуты первого
Большой вестибюль, выходивший на улицу Раймон, разделял особняк Эссарца на две неравные части. Слева располагались салон и библиотека, к которой примыкало отдельное строение, сообщавшееся с главным домом лестницей. Справа была биллиардная и столовая, обе с низкими потолками, так как над ними были комнаты Эссарца, выходившие на улицу, а с другой стороны — комнаты Коралии, с окнами в сад. В другом крыле дома жили слуги и Симон.
