Жорж Сименон - До самой сути
Это походило не то на сон, не то на кошмар, отравляло душу смутной тревогой, и тем не менее мысли Пи-Эм были как бы подернуты пеленой самодовольства: никогда еще у него не было случая с такой очевидностью измерить пройденный им путь.
Неужели человек, не сумевший достойно устроить свою жизнь, имеет право ставить под вопрос результат стольких усилий лишь на том основании, что он — ваш брат?
Было душно. Гроза над Тусоном утихла, но над мексиканскими горами уже собиралась новая. Река поднялась так, что рев воды доносился даже сюда.
Вернись Пи-Эм вчера на два часа позже, он бы разминулся с Доналдом и отделался от него. В любом случае брату нельзя обосновываться в Соноре. Хочет жить в Мексике, пусть едет дальше на юг.
Он даст ему денег. Это его обязанность. Он не может сделать меньше, чем Эмили. К тому же, если он не даст, Доналду придется раздобыть их любой ценой, а это еще страшнее.
Сколько? Столько, чтобы продержаться, скажем, месяц. Этого достаточно. Имея в запасе месяц, мужчина обязан выпутаться в любых обстоятельствах. Мыл же Пи-Эм посуду в аптеках-закусочных! Милдред может работать. Она привычная. Такие всю жизнь работают.
Кстати, сколько лет детям? Он не помнил, кто старший — девочка или мальчик. Семейную хронику ведет Эмили. Если мальчик, ему примерно шестнадцать. Шестнадцатилетнему парню уже полагается зарабатывать на жизнь.
Интересно, о чем думает шестнадцатилетний мальчишка, когда ему говорят: «Твой отец в тюрьме»?
Жалеет отца? Злится на него? Питает к нему ненависть? Или тоже находит, что бывают люди либо невезучие либо ставшие жертвой несправедливости?
Что если это маленький, взъерошенный бунтарь, который в один прекрасный день явится сюда требовать отчета, как его отец сегодня утром?
Вокруг слышались ленивый шум разговоров, стук жетонов, звяканье кем-то наливаемого стакана: Дженкинс исчез, и каждый обслуживал себя как умел. Небо нависло над землей, вдалеке погромыхивало, и атмосфера становилась от этого еще более расслабленной и обволакивающей. Типично воскресная обстановка, когда невольно спрашиваешь себя, за каким чертом несутся по шоссе машины, гудки которых время от времени раздаются то в одной, то в другой стороне дороги.
Внезапно в этой полутишине, гораздо более глухой, чем полное безмолвие, резким диссонансом задребезжал телефон, и Пи-Эм подбросило, как в ту минуту, когда с ним заговорила м-с Поуп. Попробуй он после уверять, что сразу угадал — вызывают его, ему никто бы не поверил. Но он угадал и даже почувствовал, что разговор будет неприятный. Звонок резанул ему слух, как скрипучий голос его ненавистницы.
Лил Ноленд подняла трубку — аппарат стоял на полу, у нее под рукой.
— Междугородный?.. Что?.. Кого, кого?.. Алло!.. Неважно слышу… Что-то трещит…
Собравшиеся уже притихли. Связи мешали только грозовые разряды.
— Беверли-Хиллз?.. Кого попросить?.. Эшбриджа?..
Все так привыкли называть его Пи-Эм, что Лил не сразу сообразила, о ком идет речь.
Телефонистки в Ногалесе, знакомые с нравами долины, без особого труда разыскивали своих абонентов на соседних ранчо.
— Да, здесь. Передаю трубку.
Доналд тоже Эшбридж. Услышав свою фамилию, Пи-Эм посмотрел на брата. Вопреки его опасениям, тот не шелохнулся, только впился глазами в глаза Пи-Эм и больше не отводил их в сторону.
— Алло!.. Это я.
На другом конце провода была Эмили, но он избегал называть ее по имени: зачем людям знать, что у него есть сестра в Калифорнии?
— Да… Плохо слышу… Неподалеку сильная гроза…
Повтори… Да, да…
Разумеется, это Эмили! Они уже много лет не звонили друг другу. Могла бы и поинтересоваться, как он живет.
В сущности, за минуту до этого она даже не знала, жив ли он.
Но она спросила только:
— Доналд у тебя?
— Да.
— Здоров?
— Да.
— Дальше не отправился?
— Нет.
— Почему?
— Мы отрезаны рекой.
— Не поняла.
— Река разлилась: начались дожди. До шоссе не добраться еще, может быть, несколько дней.
— Мне надо с ним поговорить.
— Что?
Он пытался выиграть время: ему необходимо собраться с мыслями. Игроки тактично продолжали партию, но женщины говорили медленно, с перерывами между фразами. Ясное дело — прислушиваются.
— У меня для него новости.
— Выкладывай.
— Он рядом, так ведь?
Пи-Эм не посмел солгать. Просто промолчал.
— Передай ему трубку.
— Может быть, лучше…
— Как он там?
— Хорошо.
— Поможешь ему?
— Разумеется.
В голосе Эмили не было никакой нежности. Он звучал слишком отчетливо и поэтому безлично.
— А справишься?
— Не сомневаюсь.
— Тут мало не сомневаться.
Будь он один, его бы наверняка прорвало. Она что, тоже собирается учинить ему допрос? Что они оба о нем думают? Почему не доверяют ему? Считают его способным черт знает на что?
— Я сделаю все возможное и невозможное, а справиться в моем положении не так уж трудно.
— Он должен перебраться. Понимаешь, должен.
— Прекрасно понимаю.
— Позови его.
Доналд, приросший к месту, по-прежнему смотрел брату в глаза и, казалось, угадывал, что говорит Эмили.
Пи-Эм был почти уверен, — хотя и не подтвердил бы этого под присягой, — что, как только сестра потребовала Доналда к аппарату, брат медленно двинулся вперед.
О том, чтобы устроить скандал у Нолендов, не может быть и речи. Ему нельзя позволить себе ни одного лишнего слова. Пи-Эм нехотя протянул трубку Доналду.
Когда тот перехватил ее, рука его дрогнула. Он наклонился, глухо бросил:
— Алло…
И больше ничего не сказал, только время от времени повторял «алло». Это было долго и однообразно. Женщины смолкли — невольно и словно невзначай. Черты Доналда выражали предельную сосредоточенность, рука, стиснувшая трубку, побелела от напряжения, но ни один мускул в лице не дрогнул, и брат — для приличия, разумеется, — не отрывал глаз от Пи-Эм.
— Да… Да…
Эмили говорила длинными фразами, которые, как многоточия, отделялись иногда друг от друга грозовыми разрядами. В любой другой стране, кроме, пожалуй, Англии, подобный разговор был бы немыслим из-за подслушивающих устройств. Здесь полиция не могла подключиться к линии; Эмили, зная это, говорила без остановки, и только Доналд, застыв в прежней позе, не замечал, что звонок слишком затянулся.
— Благодарю, — выдохнул он наконец.
Пи-Эм надеялся, что сестра попросит снова позвать его и сообщит о результатах переговоров, но ничего подобного не последовало. Доналд положил трубку и, проявив необходимое самообладание, повернулся к м-с Ноленд.
— Извините, пожалуйста, — пробормотал он.
— Да бросьте вы! За что?
