Уилки Коллинз - Лунный камень
— Несомнѣнно, что я входилъ въ комнату, сказалъ я, — несомнѣнно, что я взялъ алмазъ. На эта два факта я могу заявить лишь одно: что бы я ни дѣлалъ, но это было сдѣлано мною безсознательно….
Ездра Дженнингсъ въ волненіи схватилъ меня за руку.
— Стойте! сказалъ онъ: — вы навели меня на большее чѣмъ вы думаете. Вы никогда не имѣли привычки употреблять опіумъ?
— Съ роду не пробовалъ.
— Не были ли ваши нервы разстроены въ то время прошлаго года? Не были ли вы сами безпокойны и раздражительны противъ обыкновенія?
— Да.
— И плохо спали?
— Ужасно. Многія ночи я вовсе не засыпалъ.
— Не былъ ли день рожденія исключеніемъ? Постарайтесь припомнить. Хорошо ли вы спали въ тотъ день?
— Помню! Я спалъ крѣпко.
Онъ выпустилъ мою руку такъ же внезапно какъ и взялъ ее, и поглядѣлъ на меня подобно человѣку, освободившемуся отъ послѣдняго сомнѣнія.
— Это замѣчательный день и въ вашей, и въ моей жизни, важно проговорилъ онъ: — я совершенно увѣренъ, мистеръ Блекъ, вопервыхъ, что въ моихъ замѣткахъ, собранныхъ у постели больнаго, находится то, что мистеръ Канди хотѣлъ сказать вамъ сегодня поутру. Погодите! Это еще не все. Я твердо убѣжденъ въ возможности представать доказательство, что вы безсознательно вошли въ комнату и взяли алмазъ. Дайте мнѣ время подумать и поразспросать васъ. Я думаю, что возстановленіе вашей невиновности въ моихъ рукахъ!
— Объяснитесь, ради Бога! Что вы хотите сказать?
Въ жару вашего разговора, мы прошли нѣсколько шаговъ за купу молодой поросли, до сихъ поръ скрывавшую насъ изъ виду. Не успѣлъ Ездра Дженнингсъ отвѣтить мнѣ, какъ его окликнулъ съ большой дороги какой-то человѣкъ, сильно встревоженный и очевидно искавшій его.
— Иду! крикнулъ онъ въ ту сторону: — скореховько иду! — Онъ обернулся ко мнѣ: — Вонъ въ томъ селеніи ждетъ меня трудно-больной; я долженъ былъ быть у него полчаса тому назадъ, надо сейчасъ же отправиться. Дайте мнѣ два часа сроку и заходите опять къ мистеру Канди; я обязуюсь быть къ вашимъ услугамъ.
— Могу ли я ждать? воскликнулъ я съ нетерпѣніемъ. — Нельзя ли вамъ успокоить меня хоть однимъ словомъ, прежде чѣмъ мы разстанемся?
— Это слишкомъ серіозное дѣло чтобы такъ поспѣшно объяснить его, мистеръ Блекъ. Я не по своей волѣ испытываю ваше терпѣніе, я только продлилъ бы ожиданіе, еслибы захотѣлъ облегчить его теперь же. Чрезъ два часа во Фризингаллѣ, сэръ!
Человѣкъ на большой дорогѣ опять окликнулъ его. Онъ поспѣшилъ къ нему и оставилъ меня.
X
Не берусь рѣшать, какъ подѣйствовала бы на другихъ людей та отсрочка, на которую былъ осужденъ я. Двухчасовая проба моего терпѣнія такъ повліяла на меня, что физически я мѣста себѣ не находилъ, а въ нравственномъ отношеніи ни съ кѣмъ и говорить не могъ, до тѣхъ поръ пока не узнаю всего, что хотѣлъ мнѣ сообщить Ездра Дженнингсъ. Въ такомъ настроеніи я не только отказался отъ посѣщенія мистрисъ Абльвайтъ, но даже уклонился отъ встрѣчи съ самимъ Габріелемъ Бетереджемъ.
Возвратясь во Фризингаллъ, я оставилъ Бетереджу записку, извѣщавшую его, что дѣла внезапно отозвала меня на нѣкоторое время, но что онъ навѣрно можетъ ожидать моего возвращенія къ тремъ часамъ пополудни. Я просилъ, чтобъ онъ, въ ожиданіи меня, потребовалъ себѣ обѣдъ въ обычный часъ и затѣмъ развлекся бы чѣмъ угодно. Я зналъ, что у него во Фризингаллѣ куча пріятелей, а безъ всякаго сомнѣнія, найдется чѣмъ наполнить время до моего возвращенія въ гостиницу.
Сдѣлавъ это, я какъ можно скорѣе выбрался изъ города и прослонялся въ пустынныхъ, болотистыхъ окрестностяхъ Фризингалла, пока не настала пора вернуться къ мистеру Канди.
Ездра Дженнингсъ уже освободился, и ждалъ меня.
Онъ одиноко сидѣлъ въ бѣдненькой комнаткѣ, отдѣленной стеклянною дверью отъ операціонной. Раскрашенные рисунки, изображавшіе отвратительныя послѣдствія отвратительныхъ болѣзней украшали ея голыя, темныя стѣны. Полка, уставленная пыльными, медицинскими книгами, увѣнчанная черепомъ, вмѣсто обычнаго бюста; огромный столъ сосноваго дерева, весь залитый чернилами; деревянныя стулья того сорта, что попадаются въ кухняхъ и коттеджахъ; протертый шерстяной половикъ посреди комнаты; тазъ со стокомъ воды и краномъ, грубо вдѣланнымъ въ стѣну, непріятно намекавшій на свою связь съ хирургическими операціями, — таково было все убранство комнаты. Пчелы жужжали по цвѣтамъ, выставленнымъ въ горшкахъ за окномъ; птицы пѣли въ саду; гдѣ-то въ сосѣднемъ домѣ чуть слышно, съ перерывами, бренчало разстроенное фортепіано, то затихая, то снова звуча. Во всякомъ другомъ мѣстѣ эта будничные звуки сладко напоминала бы о повседневной жизни окружающаго мірка. Сюда же она врывалась какъ бы помѣхой тишинѣ, которую имѣли право нарушать только людскія страданія. Я поглядѣлъ на ящикъ краснаго дерева съ инструментами, на большой свертокъ корпіи, помѣщавшіеся отдѣльно на каминныхъ полкахъ, и внутренно содрогнулся, подумавъ о звукахъ, свойственныхъ повседневному быту Ездры Дженнингса.
— Я не извиняюсь въ томъ, что принимаю васъ въ этой комнатѣ, мистеръ Блекъ, сказалъ онъ: — она единственная во всемъ домѣ, гдѣ въ эти часы мы можемъ быть увѣрены, что намъ не помѣшаютъ. Вотъ я приготовилъ для васъ мои бумаги; а вотъ это двѣ книги, на которыя намъ, вѣроятно, придется ссылаться во время занятій. Подвигайтесь къ столу, тогда вамъ ловчѣе будетъ вмѣстѣ просматривать.
Я подвинулся къ столу, а Ездра Дженнингсъ подалъ мнѣ рукописныя замѣтки. Онѣ заключалась въ двухъ большихъ листахъ бумаги. Поверхность одного изъ нихъ была покрыта четкимъ письмомъ съ пробѣлами. Другой же сверху до визу былъ исписанъ красными и черными чернилами. Въ эту минуту любопытство мое было такъ раздражено, что я, взглянувъ на второй листъ бумаги, въ отчаяніи сунулъ его прочь отъ себя.
— Сжальтесь надо мной хоть немного, сказалъ я, — прежде нежели я стану читать это, скажите, на что я могу надѣяться?
- Охотно, мистеръ Блекъ! позволите ли вы предложить вамъ вопроса два?
— Сколько угодно.
Онъ поглядѣлъ на меня съ грустною улыбкой и добрымъ, полнымъ участія выраженіемъ въ кроткихъ, темныхъ глазахъ.
— Вы уже говорили мнѣ, сказалъ онъ, — что съ роду, завѣдомо вамъ, не пробовала опіума.
— Завѣдомо мнѣ? повторилъ я.
— Вы сейчасъ увидите, зачѣмъ я дѣлаю эту оговорку. Будемъ продолжать. Вы не вспомните, чтобы когда-нибудь принимали опіумъ. Прошлаго года въ это самое время вы страдали нервнымъ раздраженіемъ и плохо спали по ночамъ.
Однакоже ночь въ день рожденія оказалась исключеніемъ изъ общаго правила: вы спали крѣпко. Такъ ли я говорю до сихъ поръ?
