Дэвид Кук - Коллекция детективов
Он промокнул губы бумажной салфеткой.
— На нынешней стадии эволюции человек все еще нуждается в мясе. Однако что до меня, с моей чувствительностью — у меня удовольствие от мяса сопряжено с некоторыми сложностями. Например, к бифштексу я всегда приближаюсь не без опаски. Видите ли, если на зуб мне попадет хотя бы кусочек хряща, меня это до того выбивает из колеи, что я ничего в рот взять не могу.
Он изучающе посмотрел на меня.
— Вы, наверное, думаете: «Что за истерик! Разговаривать о еде в такую минуту!» — Он задумчиво кивнул. — Что ж, я и сам не знаю, почему медлю застрелить вас. Может, потому, что боюсь поставить финальную точку? — Он пожал плечами. — Но даже если я в самом деле боюсь, позвольте вас заверить, что я решительно намерен довести дело до конца.
Я отвел взгляд от бумажного пакета и потянулся за пачкой сигарет на моем столе:
— Вы знаете, где сейчас Элен?
— Вы хотели бы с нею проститься? Или надеетесь, что она могла бы отговорить меня от задуманного? Очень сожалею, мистер Дэвис, но ничем не могу помочь. Элен уехала в четверг к сестре и проведет у нее неделю.
Я закурил, глубоко затянулся:
— Умирать мне не жаль. Думаю, я сполна рассчитался с миром и с его обитателями.
Он непонимающе покачал головой.
— Это случилось трижды, — сказал я. — Трижды. До Элен была Беатрис, а до Беатрис была Дороти.
Он вдруг улыбнулся.
— Так вы хотите выиграть время? Ничего не выйдет, мистер Дэвис. Я запер наружную дверь. Если кто-нибудь вернется раньше часа — в чем я сомневаюсь, — он не сможет войти. А если он будет очень уж настырно стучать, я попросту пристрелю вас и уйду через черный ход.
Кончики моих пальцев оставили влажные следы на поверхности стола.
— Любовь и ненависть — близкие соседи, Чандлер. Особенно у меня. Когда я люблю или ненавижу, я предаюсь этому всей душой. — Я уставился на кончик своей сигареты. — Я любил Дороти и был уверен, что она любит меня. Мы должны были пожениться. Я на это рассчитывал. Я ждал этого. Но в последнюю минуту она сказала, что не любит меня. И никогда не любила.
Чандлер улыбнулся и откусил большой кусок бутерброда.
Я прислушался к шуму улицы за окнами.
— Мне она не досталась, но и другим тоже. — Я перевел взгляд на Чандлера. — Я убил ее.
Он моргнул и уставился на меня:
— Зачем вы мне это рассказываете?
— Сейчас это уже ничего не меняет. — Я сделал глубокую затяжку. — Да, я убил ее, но для меня этого было мало. Понимаете, Чандлер? Слишком мало. Я ненавидел ее. Ненавидел.
Я раздавил сигарету и спокойно продолжал:
— Я купил нож и ножовку. А когда закончил, утяжелил мешок камнями и бросил расчлененное тело в реку.
Лицо Чандлера побледнело.
Я с ненавистью глядел на окурок в пепельнице.
— А через два года я познакомился с Беатрисой. Она была замужем, но мы бывали в обществе вместе. В течение полугода. Я думал, она любит меня так же, как я любил ее. Но когда я предложил ей взять развод, выйти замуж за меня, она рассмеялась. Она смеялась.
Чандлер сделал шаг назад.
Я чувствовал, как пот выступает у меня на лице.
— На этот раз ножовки и ножа мне было мало. Это не удовлетворило бы меня. — Я наклонился вперед. — Ночью я отнес мешок к хищникам. При свете луны. И я наблюдал, как они с рычанием терзали мясо и ждали у решетки, не достанется ли им еще.
Чандлер вытаращил глаза.
Я медленно поднялся. Я протянул руку к бутерброду, который он оставил на моем столе, и снял верхний ломоть хлеба. Я улыбнулся:
— Свиные кишки продаются густо подсоленными, Чандлер. Вы этого не знали? В небольшой круглой коробке. Пятьдесят фунтов кишок за восемьдесят восемь центов.
Я вернул ломоть хлеба на его место.
— Вы знаете, что колбасный шприц стоит всего тридцать пять долларов?
Я улыбнулся, глядя мимо него вдаль.
— Сначала вы снимаете мясо с костей — у мясников это называется «обвалка мяса». Потом нарезаете его на куски подходящего размера. Постное мясо, жир, хрящи.
Я посмотрел ему прямо в глаза:
— Ваша жена не захотела расстаться с вами, Чандлер. Она играла со мной все это время. Я любил ее и ненавидел. Ненавидел, как еще никого на свете. И я вспомнил этих хищных кошек, и как они смаковали каждый…
В глазах Чандлера стоял ужас.
Я сказал:
— Как вы думаете, где сейчас Элен на самом деле?
И протянул ему недоеденный бутерброд.
После похорон я проводил Элен к машине. Когда мы остались одни, она повернулась ко мне:
— Я уверена, что Генри ничего о нас не знал. Не могу понять, с чего он вздумал покончить с собой, да еще у тебя в кабинете.
Я выехал из кладбищенских ворот и улыбнулся:
— Понятия не имею. Наверное, съел что-нибудь.
Гарольд Мазур
БУМЕРАНГ
Перевод с английского: Хелена Вернер, Андрей Шаров
Рисунок: Юлия Гукова
Тщедушный человечек на свидетельском месте теребил краешек своего галстука. Он был секретарем Рейнора и одним из двух людей, оказавшихся в доме окружного прокурора тем вечером, когда его убили. Я спросил: — Не говорил ли вам Рейнор в день убийства, что собрал против обвиняемого улики, которых достаточно, чтобы отправить его на виселицу?
— Возражаю! — вскочил Сэм Лобак, адвокат защиты, и его щекастая физиономия налилась кровью.
— Поддерживаю, — прошипел судья Мартин, даже не взглянув на меня.
Так было в течение всего процесса: Лобак заявлял протесты, судья поддерживал их. И все это называлось правосудием. Та дама с весами перед зданием суда, должно быть, смеялась во всю свою каменную глотку.
Лобак опустился на стул рядом со своим клиентом. У меня не было ни малейших сомнений — это он убил моего начальника, окружного прокурора Рейнора, единственного человека, которого я уважал и которым восхищался.
По определенным меркам жизнь Фрэнка Хаузера вполне удалась. Кровью и потом других людей он сколотил (и сохранил) три огромных состояния. Он содержал притоны, ночные клубы, игорные автоматы, устраивал лотереи, «крышевал» — словом, занимался всем, что приносило хороший доход.
Он был изящным, гладким, скользким и холодным. Смертельно опасным. Как гремучая змея.
Всякий раз, когда Хаузер дергал за веревочку, по меньшей мере двое политиканов пускались в пляс. И вдруг, совершенно неожиданно, два месяца назад ветры перемен забросили в окружную прокуратуру Дэна Рейнора. Сам по себе Дэн Рейнор, хоть и был неподкупен, не представлял опасности, но в паре со следователем по особо важным делам Томом Гэгэном серьезно угрожал организации и самому существованию преступной машины Фрэнка Хаузера.
