Эллен Вуд - Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы).
Следующим свидетелем была девушка по имени Кейт Сильвер. Перед тем как произнести присягу, она посмотрела на Мириам Гольдштейн с неприкрытой ненавистью. Мириам стояла в стороне под охраной двух полисменов, бледная, с диким лицом; рыжие волосы ее в беспорядке рассыпались по плечам, взгляд блуждал, как у лунатика.
— Вы были близко знакомы с покойной, не так ли? — спросил коронер.
— Да. Мы довольно долго работали вместе — в ресторане «Империя» на Фенчерч-стрит — и жили в одном доме. Она была моей ближайшей подругой.
— Были ли у нее друзья или родственники в Англии?
— Нет. Она приехала в Англию из Бремена года три назад. Тогда я с ней и познакомилась. Все ее родные остались в Германии, но она со многими здесь подружилась, потому что была очень веселая и обходительная.
— Не было ли у нее врагов, то есть не мог ли кто-либо замыслить против нее дурное и причинить ей вред?
— Да, Мириам Гольдштейн была ее врагом. Она ее ненавидела.
— Вы утверждаете, что Мириам Гольдштейн ненавидела покойную. Почему вы так считаете?
— Она этого не скрывала. Они рассорились из-за одного молодого человека по имени Моше Коэн. Раньше он был кавалером Мириам, и, думаю, они друг друга очень любили, пока у Гольдштейнов не поселилась Минна Адлер. Тогда Моше стал заглядываться на Минну, и ей это было по душе, хотя у нее уже был ухажер, Пауль Петровски, который тоже квартировал у Гольдштейнов. В конце концов Моше порвал с Мириам и обручился с Минной. Мириам разгневалась и обвинила Минну в вероломстве — так прямо и сказала; а Минна только засмеялась и ответила, что та может взамен взять себе Петровски.
— И что на это ответила Мириам?
— Разозлилась еще больше, потому что Моше Коэн неглуп и очень хорош собой, а Петровски ничего из себя не представляет. К тому же Мириам не любила Петровски; он ей грубил и поэтому она попросила отца вы селить его. В общем, дружбы между ними не было; а потом случилась эта неприятность…
— Какая неприятность?
— Ну, с Моше Коэном. Мириам очень вспыльчивая, и она страшно ревновала Моше к Минне, так что когда Петровски стал ее дразнить и рассказывать про Моше и Минну, она вышла из себя и наговорила про них ужасные вещи.
— Например?
— Сказала, что хочет перерезать Минне глотку или даже убить обоих.
— Когда это случилось?
— За день до убийства.
— Кто еще, кроме вас, слышал, как она это говорила?
— Еще одна квартирантка, Эдиг Брайант, и Петровски. Мы все тогда стояли в холле.
— Но вы же, кажется, сказали, что Петровски выселили?
— Да, неделей раньше. Но он оставил в комнате какую-то коробку и тот день пришел ее забрать. Так вот эта неприятность и началась. Мириам запретила ему заходить в комнату потому что там теперь была ее спальня, а в своей прежней комнате она устроила мастерскую.
— Но он все-таки зашел за коробкой?
— Кажется, да. Мы с Мириам и Эдит вышли, а он остался в холле. Когда мы вернулись, коробка исчезла. Миссис Гольдштейн готовила на кухне, а больше никого в доме не было, — значит, это Пауль забрал коробку.
— Вы упомянули мастерскую Мириам. Что у нее была за работа?
— Она вырезала трафареты для фирмы по декору.
Тут коронер взял со стола необычной формы нож и передал его свидетельнице:
— Вы когда-нибудь видели этот нож?
— Да. Это нож Мириам Гольдштейн. Это нож, которым она вырезала трафареты.
На этом показания Кейт Сильвер закончились, и вызвали следующего свидетеля — Пауля Петровски. Это оказался наш знакомый с Мэнселл-стрит. Его показания не заняли много времени и только подтверждали сказанное Кейт Сильвер; то же самое показала и следующая свидетельница, Эдит Брайант. Когда с ними закончили, коронер объявил:
— Джентльмены! Перед тем, как заслушать показания врача, предлагаю ознакомиться с показаниями полицейских. Начнем с детектива-сержанта Альфреда Бейтса.
Сержант с готовностью занял свидетельское место и стал излагать свои показания с профессиональной четкостью и обстоятельностью:
— В одиннадцать часов сорок девять минут меня вызвал констебль Симмондс, и я прибыл на место преступления без двух минут двенадцать в сопровождении инспектора Гарриса и судебного врача Дэвидсона. Когда мы добрались, доктор Гарт, доктор Торндайк и доктор Джервис уже были в комнате. Я обнаружил жертву, Минну Адлер, в кровати; у нее было перерезано горло. Тело уже успело остыть. Следов борьбы не было, кровать выглядела нетронутой. У изголовья стоял столик, а на нем лежала книга и стоял пустой подсвечник. Свеча, по-видимому, догорела, поскольку в подсвечнике оставался только обугленный кусочек фитиля. Ближе к изголовью был придвинут сундук, на нем лежала подушка. Видимо, убийца встал на подушку и наклонился над изголовьем, чтобы нанести смертельный удар. Убийце пришлось это сделать, поскольку мешал прикроватный столик, а сдвинуть его, не потревожив спящую, было нельзя. Исходя из того, что потребовались сундук и подушка, я полагаю, что убийца — небольшого роста.
— Вы обнаружили что-нибудь еще, что могло бы установить личность убийцы?
— Да. В левой руке погибшей была зажата прядь рыжих женских волос.
Когда детектив-сержант произнес это, крик ужаса вырвался одновременно из груди обвиняемой и ее матери. Миссис Гольдштейн опустилась на скамью, близкая к обмороку, а Мириам, бледная как смерть, будто приросла к месту; глазами, полными неподдельного страха, она смотрела, как детектив вынул из кармана два бумажных пакетика, открыл их и передал коронеру.
— В пакете с буквой А, — сказал он, — волосы, найденные в руке погибшей. В пакете с буквой Б — волосы Мириам Гольдштейн.
Адвокат обвиняемой поднялся с места.
— Где вы взяли волосы, находящиеся в пакете Б? — спросил он.
— Я взял их из мешочка с оческами, который висел на стене в комнате Мириам Гольдштейн, — ответил детектив-сержант.
— Протестую, — заявил адвокат. — Нет никаких доказательств того, что волосы в этом мешочке принадлежат Мириам Гольдштейн.
Торндайк негромко хохотнул и обратился ко мне, не повышая голоса:
— Адвокат столь же дремуч, сколь и детектив-сержант. Ни тот, ни другой, вероятно, нисколько не понимают истинного значения этого мешочка.
— Вы знали о нем? — спросил я, пораженный.
— Нет. Я думал, что он взял гребень. Я изумленно посмотрел на моего коллегу и только хотел спросить его, что означает столь загадочный ответ, как он поднял палец и снова стал внимательно слушать.
— Хорошо, мистер Горвиц, — говорил коронер, — я занесу ваше замечание в протокол, но сержант может продолжать.
