Хью Пентикост - Крылья безумия
— Я — генерал Хэмптон Уидмарк, — сказал генерал. — Это Патрик Уолш, мой помощник. Эйприл — моя приемная дочь. Теперь вам ясно положение дел, сэр? Кто вы такой?
— Меня зовут Питер Стайлс.
Уолш хмыкнул.
— Да, вот такие пироги!
— Уведите ее домой, Пэт, — сказал Уидмарк. — Наверняка вы поняли, мистер Стайлс, что оказались действующим лицом неуместных фантазий.
Питер взглянул на перекошенное лицо девушки.
— Боюсь, у меня нет другого выбора, кроме как позволить им вас увести, Эйприл, — сказал он.
— Но ты вернешься? Обещай, что ты вернешься?
— Я обещаю, — сказал Питер. — Что еще?
Она не сопротивлялась, когда Уолш взял ее за руку и увел в направлении автомобильной стоянки. Ни Питер, ни Уидмарк ничего не говорили. Они наблюдали до тех пор, пока не включились фары автомобиля и не загудел, приходя в действие, мощный мотор.
— Мы живем вон там, на дальнем холме, — рассеянно сказал генерал. Он явно размышлял, какое объяснение ему следует дать. В конце концов он сказал: — Вы не первый, мистер Стайлс.
— Не первый в чем?
— Не первый молодой человек, которого она приняла за британского офицера, погибшего в 1776 году, — с горечью проговорил Уидмарк. — Каким ветром вас сюда занесло?
— Я смотрел представление «Звук и свет», — сказал Питер. — Наверное, оно в некотором роде меня заворожило, поэтому я не ушел вместе с остальными зрителями. А она вдруг оказалась там.
— Представляю, какой это был шок, — сказал Уидмарк. Он постучал наконечником терновой трости по каблуку своего ботинка. — Долгое время все шло нормально, — сказал он. — Мы думали, что у нее это прошло. То, что случилось здесь вчера, опять совершенно выбило ее из колеи.
Питер ничего не сказал.
— Я знаю, кто вы такой, мистер Стайлс, и почему вы здесь. Вы были другом Минафи.
— Очень близким другом.
— Скверная история, — сказал Уидмарк.
— Это еще мягко сказано, генерал.
— Полагаю, вы планируете написать об этом материал, — сказал Уидмарк. — Как это там называется? Всесторонний?
— Я планирую что-то в этом роде, — ответил Питер.
— Друзья Минафи выдвигают совершенно безответственные обвинения, — сказал Уидмарк. — Я могу это понять ввиду постигшего их потрясения и личного горя, которое они переживают. Но хороший репортер должен изучить событие со всех сторон.
— Вот это я и поставил своей целью, — сказал Питер.
— Не желаете ли зайти ко мне домой — чего-нибудь выпить? Мне хотелось бы изложить вам то, что произошло, со своих позиций. И, я уверен, миссис Уидмарк захочет поблагодарить вас за то, что вы не злоупотребили доверием Эйприл.
— Не злоупотребил доверием?
— По-моему, совершенно очевидно, что вы могли бы отвести ее к ближайшей койке, если бы мы случайно вас не перехватили. Мне показалось, что у вас этого не было на уме.
— Я воспользуюсь вашим поручительством, если мне таковое потребуется, — сказал Питер, стараясь одолеть внезапный гнев. — Я принимаю ваше приглашение выпить. Ваше истолкование того, что произошло с Минафи, должно быть интересно.
«Генерал, — подумал Питер, — явно очень в себе уверен». Очевидно, Уолш забрал машину, на которой тот приехал, а до дома Уидмарков было добрых три мили, в основном вверх, по петляющей горной дороге. Питер поехал вместе с ним в «ягуаре». Дом, ярко освещенный, стоял на расчищенном месте, на склоне холма, глядя прямо на мигающие внизу огни Уинфилда, — наверняка в дневное время вид был захватывающий. Казалось, что он целиком сложен из камня, с остроконечной шиферной крышей. Кольцеобразную аллею впереди него обрамляла массивная каменная подпорная стенка. Это навело Питера на мысль о древней крепости, неприступной для атаки из низины.
Та часть внутренних помещений дома, которую Питер увидел этой ночью, имела аскетический вид. Вероятно, на верхних этажах или в дальнем крыле Эмма Поттер Уидмарк и ее дочь, Эйприл, придали ему какие-то женственные штрихи, но в мрачноватой прихожей с ее огромным каменным камином, лишенной какой бы то ни было мебели, за исключением массивного раздвижного стола и двух стульев с высокими спинками по обе стороны от очага, не было ничего, что смягчило бы серую пустоту. Пол был мозаичный, выложенный каменными плитами. Тут было достаточно просторно, чтобы проводить довольно масштабные общественные мероприятия. Питер спрашивал себя, не этим ли объясняется скудность обстановки. Вероятно, сюда приносили складные стулья для особых мероприятий армии генерала. Кабинет, в который генерал увел Питера, явно не был предназначен для светского общения. Там стоял массивный письменный стол с плоской крышкой, содержавшийся в идеальном порядке. На нем — четыре телефонных аппарата и что-то вроде домашнего коммутатора. В большое венецианское окно просматривался тот же самый вид, который открывался перед домом. Стены были голые, не считая одного стенда с фотографиями в рамках — класс генерала в Вэст-Пойнте и какие-то группы офицеров, вероятно времен Второй мировой войны и событий в Корее.
У Питера возникло странное чувство, что, если знать как, можно раздвинуть стены. Открыв — что? Карты? Ящички с картотекой? Какие-то системы связи?
Направо, сразу за генеральским письменным столом, располагался портативный бар красного дерева. Генерал сунул свою трость в металлическую подставку, которая смотрелась как массивная гильза артиллерийского снаряда, располагавшуюся сразу за дверью. Там были и другие трости, все — крепкие и как будто рубленные топором, под стать их владельцу.
— Бурбон? Скотч? Или называйте сами, — предложил генерал.
— Виски со льдом, — сказал Питер, оглядывая странную комнату. Он ожидал, что голоса будут отдаваться эхом, но этого не произошло.
Генерал приготовил две порции выпивки быстро и сноровисто.
В больших ладонях с длинными, толстыми пальцами не было даже намека на неловкость. Генералу было лет шестьдесят или под семьдесят, но ничто в его физическом состоянии не выдавало его возраста. Его движения были уверенными. Живот — плоским, плечи — широкими и очень мускулистыми. В молодости он наверняка был ужасен в драке. Он и сегодня был далеко не слабак. Питер представил себе жесткую программу физических упражнений, от которых тот никогда не отступался на протяжении многих лет.
Когда он повернулся с напитками в руке, Питер в первый раз как следует вгляделся в полуприкрытые серо-зеленые глаза. Их непрозрачность не открывала ничего и в то же самое время подразумевала скрытую внутри сложность. Питер почувствовал, что ему дается очень трезвая оценка и что ее результаты определят поведение генерала в течение следующих нескольких минут.
