Ноэль Рандон - Черная пелерина
— Возьмите эту шаль, дитя мое, и отнесите на место, — попросил комиссар.
Анни резко схватила шаль. В двери, словно настигнутая какой-то мыслью, она остановилась и обернулась.
— Что еще? — спросил Лепер.
— Не знаю, имеет ли это какое-то значение, — сказала Анни дрожащим голосом, — но сегодня утром мсье Фруассар не позволил почистить его одежду.
— Как это было? — комиссар едва сдержался, чтобы не подпрыгнуть. — Ну-ка, расскажите.
— Как обычно. Я принесла завтрак и хотела взять вещи, чтобы почистить. Я всегда так делаю. И тогда мсье Фруассар… — тут служанка мимолетно взглянула на хозяев. — Мсье Фруассар сказал, что не может позволить, чтобы такая красивая женщина прислуживала ему.
Дюмолен рыкнул смехом.
— Это обходительный человек! Что вы видите в этом плохого, Анни? Мсье Фруассар известный обольститель женщин…
Анни хотела что-то ответить, но комиссар прекратил дискуссию:
— Благодарю вас, мадам, можете идти. Так. Я не думаю, что мы увидим мсье Фруассара очень скоро. Мистер Маккинсли, он поехал на вашей машине?
— Точно.
— Это наверняка дорогой автомобиль?
— Вы угадали. «Кадиллак» 1956 года.
Комиссар попросил сообщить номер. Потом он спрятал блокнот и взглянул на часы.
— Половина восьмого! Я и не думал, что уже так поздно. Бегу в полицию, я оставил сержанта Панье у телефона. Итак, начинаем новую кампанию! Если получу неожиданное известие, позвоню.
— Пожалуйста, — ответил Дюмолен. — Мы сегодня никуда не пойдем. Я сейчас сажусь писать и буду работать до поздней ночи.
Комиссар попробовал спуститься по каменистому склону, он сделал в этом направлении несколько решительных шагов, потом заколебался, махнул рукой и решительно взял направление на холл. В холле его сердечно приветствовал входящий с чемоданом в руках Эдвард Фруассар.
Комиссар оставил резиденцию семейства Дюмоленов окончательно выбитый из колеи. Вид Фруассара, который возвратился в От-Мюрей и беззаботно фланировал по холлу дома на холме, не покидал воображение Лепера, возбуждая все возрастающее раздражение.
«Ну и штучка, — думал комиссар, — бессовестный тип».
Дойдя до рынка, он почувствовал себя несколько бодрее. Здесь было средоточие жизни города, жизни беспечной и знакомой. Как человек по характеру спокойный и достаточно уверенный в себе, комиссар должен был быстро одолеть свое возбуждение. Несмотря на позднее время, он замедлил шаг: кто знает, вдруг дежуривший сержант Панье имеет для него новые неприятные известия? Зачем спешить? Он постоянно вытирал платочком влажный лоб: потел комиссар чрезмерно из-за солидной комплекции, а уж сегодня жара особенно давала себя знать. Вечер не принес ожидаемой прохлады, густой горячий воздух обещал дождь.
Мсье Котар, солидный торговец и достойный уважения гражданин, стоял в белом фартуке в двери своего магазина и кланялся комиссару. Фигура Фруассара постепенно теряла очертания.
— Парит сегодня вечером, — сказал мсье Котар.
— Да уж, парит, — охотно согласился комиссар.
— Дождик бы не помешал.
— Еще бы!
— Воздух стал бы посвежее.
— Я еле дышу, — комиссар обрел душевное равновесие.
— Я получил новую партию вина. Вы не хотели бы попробовать, мсье Лепер?
— С удовольствием.
Фруассар окончательно исчез.
Через пятнадцать минут комиссар опять был на рынке. Он и в самом деле чувствовал себя здесь как дома. Пахло жареной в масле рыбой, из окна слышалась песенка Ива Монтана.
Прошел кассир Вендо, шествующий в компании жены и двоих маленьких внуков. Следом за ним прошла мелкими шажками мадам Бейяк. Комиссар отвернулся, обошлось без поклонов. В сквере Вольтера, в тени каштанов, молодые ребята обнимали молоденьких девушек. Мсье Лепер встречал их каждый день, совсем недавно еще у них были толстощекие детские лица, они гоняли на самокатах. Их отцы держали виноградники или занимались торговлей, деды жили на ренту. Комиссар прошел мимо бюста Вольтера и по широкой аллее, усаженной пальмами, вышел к церкви. Вечерняя служба должна была недавно закончиться, потому что кюре Бреньон еще стоял на ступенях перед старинным порталом, являя подобие статуи Вольтера, находящейся в противоположном конце аллеи. Увидев Лепера, кюре принялся оживленно жестикулировать, и через минуту две местные знаменитости уже продвигались вдоль живой изгороди, за которой белела усадьба приходского священника.
— Котар получил новую партию вина, — сообщил комиссар.
— Я знаю, — сказал кюре. — Я разговаривал чуть раньше с мадам Сильвией, которая, несмотря на плохое самочувствие, пришла к вечерней службе. Кажется, у Дюмоленов гости? Какой-то американец, сильно интересующийся нашим городом?
— Да, кинорежиссер.
— Вот-вот. Он уже осматривал церковь?
— Не знаю. Я вам должен признаться, от американцев я не в восхищении.
— Это зависит от человека. А тот, второй?
— О нем и говорить не стоит. Гнусный тип.
— В самом деле? А я слыхал, что это приличный мужчина, бывший любовник мадам Дюмолен.
— Кто это вам сказал?
— Все так говорят, буквально все. Ко мне приходят верующие, не могу пожаловаться. Кажется, ваша Селестина взяла у Мишелин собачку?
— Да, сегодня утром взяла.
— И что, она беспокойства не доставляет? — допытывался духовный пастырь. Неожиданно кюре рассмеялся. — Глядите-ка, мсье Пуассиньяк собирает мусор! Этот человек ни на минуту не оставляет заботы о благоустройстве города.
— Мужчина в черной пелерине накалывал на трость какие-то бумажки, брошенные мимо урны.
— Добрый вечер, мсье Пуассиньяк! — воскликнул комиссар.
Пуассиньяк вынул изо рта трубку, приподнял шляпу и быстро свернул в боковую улочку.
— Наш уважаемый советник не в настроении, — констатировал кюре. — Он с утра зол на мсье Дюмолена из-за пожертвования на памятник. Надо признать, что инициатива Дюверне обречена на успех. Кто теперь будет принимать во внимание проект Пуассиньяка? Интересно, сколько же Дюмолен отстегнет?
— Конечно. Мне Котар говорил, что Пуассиньяк не находит себе места от возмущения. Еще бы! Перед самыми выборами — такой ход. Я уверен, у Дюверне место мэра уже в кармане. Городской совет считается с мсье Дюмоленом.
— А вы, мсье Лепер, свою кандидатуру не выставляете? — пошутил кюре.
— Полицейские, священники и преступники не могут быть мэрами, — парировал комиссар.
Кюре Бреньон вдруг рванулся и, хлопая в ладоши, загнал в просвет в живой изгороди заблудившуюся курицу.
— А что с той брошкой? — спросил он неожиданно.
