Гай Бутби - Тайна доктора Николя (сборник)
— Вот убийца!
— Фетлок Джонс! — воскликнула толпа, сразу разразившись множеством разнообразных замечаний, вызванных неожиданным заявление Арчи.
В самый разгар шумных пересудов Шерлок Холмс махнул рукой и попросил внимания. Авторитет великого имени был еще, по-видимому, силен — все немедленно повиновались.
— Это слишком серьезное обвинение, — сказал Холмс. — Не забудьте, что дело идет о жизни, и о жизни человека невинного, стоящего выше всяких подозрений! Я вам сейчас докажу это; обратите внимание, как легко мне будет разрушить построенный на наших глазах карточный домик. Слушайте, друзья мои! Я вчера ни на одну минуту не терял из виду того парня, которого теперь обвиняют!
Это заявление произвело на присутствующих небывалый эффект. Все взгляды с суровым упреком обратились на Стильмана, но он не растерялся, а, напротив, словно даже повеселел.
— Ведь убийца был не один, я так и думал, — сказал он, а затем, подойдя к столу и взглянув сначала на ноги Холмса, потом на его лицо, продолжил: — С ним были вы! Вы стояли в пятидесяти шагах от того места, где преступник зажигал свечку, которая впоследствии воспламенила порох! (Ропот в зале). Даже более того — вы сами дали ему спички!
На этот раз гость явно был сбит со своих позиций. Он хотел заговорить, но слова не шли с его языка.
— Это… это… безумие… это… — пробормотал он.
Стильман тем временем вынул обгорелую спичку.
— Вот одна из них, — сказал он, — я нашел ее в кадушке, где до сих пор лежит другая.
— Да, конечно, если вы сами ее туда подложили! — воскликнул овладевший собой гость.
Удар был сделан ловко, но Стильман его отпарировал.
— Да ведь они восковые, — сказал он, — таких в нашем поселке никогда не бывало. Я готов сейчас же подвергнуться обыску. А вы?
Даже самые ненаблюдательные заметили, что гость вздрогнул при этом предложении и судорожно сжал кулаки. Аудитория, затаив дыхание, ждала его ответа, но он молчал, лишь подчеркивая безвыходность своего положения.
— Мы ждем, — вежливо сказал Стильман.
Молчание еще несколько секунд не прерывалось, а затем гость сказал сдавленным голосом:
— Я не желаю, чтобы меня обыскивали.
Этот ответ решил дело. Все кругом зашептались.
— Кончено! Теперь Арчи его проглотит, — сказал кто-то.
Никто, однако, не знал, что же теперь делать. К такому неожиданному обороту никто не был готов — рудокопы вообще не отличались опытностью в судебных делах и потому замерли, подобно сломанным часам. Мало-помалу, однако, механизм заработал — кучки людей по двое, по трое, пошептавшись между собой, стали высказывать различные предложения, из которых одно почти всеми было встречено одобрительно. Это предложение состояло в том, чтобы выразить убийце Бакнера общественную благодарность и отпустить его с богом на все четыре стороны. Более трезвые головы воспротивились, однако, такому простому решению вопроса, говоря, что болтливые обыватели восточных штатов, пожалуй, еще сочтут такое решение скандальным и поднимут шум из-за пустяков. Трезвые головы одержали победу, в результате чего все пришли к выводу: Фетлок Джонс должен быть арестован и судим.
Большинством голосов такое постановление было принято, и все очень обрадовались, поскольку на сегодняшний день делать было больше нечего, а между тем всем очень хотелось поскорее побежать на место катастрофы и собственными глазами убедиться в действительном существовании кадушки со свечкой и прочего. Однако не тут-то было. Сюрпризы еще не кончились, и закрыть заседание не удалось. Фетлок Джонс, который тихо плакал в уголке до произнесения вердикта об аресте, теперь вдруг заговорил.
— Не нужно, не нужно! — воскликнул он. — Не хочу я ни тюрьмы, ни суда! Повесьте меня лучше сразу! Все равно придется повесить по суду — меня ничто спасти не может! Он говорил правду, рассказал так, будто был вместе со мной и все видел. Не понимаю, как он мог узнать подробности, но передал их верно — и кадушку, и свечу вы найдете на своих местах. Да я и не отпираюсь — я убил Флинта! И вы бы его давно убили, если бы терпели от него то, что я терпел, будучи слабым, беззащитным подростком!
— Да еще служившим ему верой и правдой, — сказал Хэм Сэндвич. — Послушайте, ребята…
— К порядку, к порядку, джентльмены! — воскликнул констебль.
— Знал ли твой дядя, что ты затеял? — донесся голос из толпы.
— Нет, не знал.
— А ведь спички он тебе дал?
— Спички он дал, но он не знал, зачем они мне нужны.
— Как же ты, отправляясь на такое дело, решился взять с собой его — известного сыщика?
Мальчик постоял немного в нерешительности, теребя свои пуговицы, а потом сказал застенчиво:
— Я хорошо знаю сыщиков, так как состою с ними в родстве. Если вы хотите, чтобы сыщик не раскрыл вашего дела, то возьмите его с собой.
Гомерический хохот, последовавший за этим наивным афоризмом, не развеселил, однако, самого несчастного мудреца.
IX
Из письма к миссис Стильман:
«Вторник.
…В ожидании суда Фетлок Джонс был заперт в пустой хижине. Констебль Гаррис снабдил его провизией на два дня, поручил ему стеречь самого себя и обещал наведаться, когда провизия кончится.
На другое утро человек двенадцать из нас помогали Хильеру зарыть его покойного приятеля, никем более не оплакиваемого Бакнера. Я играл при этом роль второго могильщика, тогда как первым был Самми. Мы уже завершали свою работу, как вдруг откуда-то появился хромой старичок в изорванном костюме и с потертым дорожным мешком в руках. При его появлении я сразу услышал тот запах, следуя за которым мне пришлось объехать весь земной шар! Вот она — цель моих многолетних преследований и объект сначала жестокой ненависти, а потом мучительного сострадания!
В одну минуту я оказался около него и положил руку ему на плечо. При этом путник тотчас же упал на землю, словно пораженный громом, а когда ребята сбежались, чтобы узнать, что случилось, он встал на колени, молитвенно сложил руки и, обращаясь ко мне, униженно попросил не преследовать его более:
— Вы охотились за мной по всему свету, Шерлок Холмс, — сказал он, — но я, ей-богу, никогда никому не причинил зла!
Уже по глазам было видно, что он сумасшедший. И это я свел его с ума, матушка! Разве только известие о вашей кончине поразило бы меня так, как я был поражен в ту минуту!
Ребята кругом обступили нас, подняли старика на ноги и утешали чем могли, говоря, что он теперь среди друзей, что они его никому не выдадут, будут о нем заботиться и повесят каждого, кто решился бы причинить ему вред. Право, грубые рудокопы становятся нежнейшими созданиями, если кто-нибудь сумеет пробудить в них хорошие стороны души! Совершенно как капризные и буйные дети. Никакие уговоры, однако, не помогали нам успокоить старика до тех пор, пока Фергюсон, опытный дипломат, не сказал ему:
