Жорж Сименон - Мегрэ, Лоньон и гангстеры
После третьей или четвертой оплеухи — уж не знаю точно — я поклялся, что понятия не имею о том, что стало с этим типом, и вообще не знаю, о чем идет речь. Но они мне не поверили. Чичеро по-прежнему курил сигарету за сигаретой и время от времени принимался шагать взад и вперед, чтобы размять затекшие ноги. «Кто предупредил полицию?» Что я мог им ответить? Я сказал, что в тот час находился там случайно, не из-за них, а в связи с другим делом.
После каждого моего ответа Чичеро подавал знак Чарли, который только этого и ждал, чтобы снова ударить меня по лицу. Они вывернули у меня все карманы, вытащили бумажник и при свете фар разглядывали каждую бумажку.
— И это долго длилось?
— Не знаю точно. Полчаса, а может, и больше. У меня все болело. Один из ударов пришелся по глазу, из носа текла кровь. «Клянусь вам, — говорил я им, — я абсолютно ничего не знаю». Но Чичеро не был удовлетворен моим ответом, он снова начал что-то говорить Ларнеру, и тот стал задавать мне новые вопросы. Он спросил меня, видел ли я, что на улице Флешье остановилась другая машина. Я ответил, что видел. «Какой номер?» — «Я не успел разглядеть». — «Врешь!» — «Нет, не вру!» Еще они спросили меня про вас, потому что видели, как вы заходили в мой дом на площади Константэн-Пеке. Я им сказал, кто вы. Тогда они спросили, связались ли вы с ФБР, и я им ответил, что не знаю, что во Франции инспекторы не задают вопросов комиссарам. Ларнер рассмеялся. Мне показалось, что он вас знает. В конце концов Чичеро, пожав плечами, двинулся к машине. Ларнер с явным облегчением последовал за ним, но Чарли не двинулся с места. Он что-то крикнул им вдогонку, они ничего не ответили. Тогда он вытащил из кармана браунинг, и я подумал, что он меня убьет…
Лоньон замолчал, из его глаз снова покатились слезы — слезы бешенства.
Мегрэ предпочел не уточнять, как повел себя Лоньон в этой ситуации — упал ли он на колени, молил ли о пощаде. Впрочем, скорее всего, он этого не делал такой, как он, вполне способен стоять, мрачно потупившись, и ждать своего конца.
— Но он ограничился тем, что стукнул меня рукояткой браунинга по голове, и я потерял сознание. Когда я пришел в себя, их уже не было. Я попытался подняться, звал на помощь.
— Вы всю ночь пробродили по лесу?
— Я думаю, что кружился по одному и тому же месту. Несколько раз я терял сознание. Мне трудно было подняться на ноги, и тогда я пытался ползти. Я слышал шум проезжающих машин и всякий раз кричал. К утру дополз до шоссе, и какой-то грузовичок меня подобрал. — Почти без паузы он добавил:
— Мою жену предупредили?
Чарли стукнул меня рукояткой браунинга по голове, и я потерял сознание, рассказывал Лоньон.
— Да, Люка заходил к ней.
— Что она сказала?
— Она настаивает, чтобы вас перевезли домой.
Мегрэ заметил, что видящий глаз Лоньона тревожно заблестел.
— Меня отвезут домой?
— Нет. Вы нуждаетесь в уходе, и здесь вам будет лучше.
— Я сделал все, что мог.
— Конечно, конечно.
Было видно, что какая-то мысль мучает Лоньона. Он никак не мог решиться ее высказать, но в конце концов, отвернувшись к стене, пробормотал:
— Я не достоин больше служить в полиции.
— Почему?
— Потому что знай я, где находится этот тип, я бы в конце концов сказал…
— Я бы тоже, — возразил Мегрэ с таким видом, что трудно было решить, говорит он это всерьез или для того, чтобы успокоить инспектора.
— Мне долго придется пролежать в больнице?
— Несколько дней, во всяком случае.
— Меня будут держать в курсе событий?
— Конечно.
— Вы мне это обещаете? Вы на меня не сердитесь?
— За что, старина?
— Вы же знаете, что я кругом виноват.
В сущности, Лоньон немного хитрил. Пришлось его уговаривать, что он ни в чем не виноват, уверять, что он выполнил свой долг и что если бы он иначе себя повел в ночь с понедельника на вторник, то полиции никогда не удалось бы напасть на след Чарли и Чичеро. К тому же во всем этом была доля истины.
— Я в отчаянии, что доставляю вам столько хлопот. Ну вот, он нисколько не изменился! От чрезмерной гордыни все пытается унизить себя. Вечно перегибает палку! Мегрэ уже не знал, как ему поскорее уйти. К счастью, в дверь постучали, и появилась сестра.
— Пора отправляться на рентген.
На этот раз Лоньону пришлось лечь на носилки, и его покатили по коридору.
Люка, который ждал Мегрэ в коридоре, дружески помахал Лоньону рукой.
— Пошли, Люка!
— Что они с ним сделали?
Не отвечая прямо на вопрос, Мегрэ сказал как бы про себя:
— Поччо прав. Это железные парни! Потом, подумав, добавил:
— Меня все-таки очень удивляет, что такой человек, как Билл Ларнер, с ними работает. Мошенники его типа не любят участвовать в мокрых делах.
— Вы полагаете, что его вынудили?
— Во всяком случае, я бы охотно поговорил с Биллом.
Ларнер тоже был профессионалом, но совсем другого рода, так сказать, другой специальности, один из тех международных мошенников, которые свершают свои операции лишь время от времени, тщательно все подготовив, и действуют только наверняка, чтобы взять не меньше двадцати или тридцати тысяч долларов и получить таким образом возможность прожигать жизнь годик-другой. Во всяком случае, в Париже он уже два года живет, видимо, на свой капитал, и никто его ни разу не побеспокоил.
Мегрэ и Люка сели в такси, и комиссар велел ехать в префектуру. Но когда они пересекли улицу Руаяль, он передумал.
— Улица Капуцинов, — сказал он шоферу, — «Манхеттен-бар».
Мысль поехать туда пришла ему в связи с тем, что он вспомнил о фотографиях, развешанных по стенам у Поччо. В «Манхеттен-баре» стены тоже были украшены фотографиями боксеров и актеров. Но клиенты здесь были иные, чем на улице Акаций. Вот уже больше двадцати лет в «Манхеттен-бар» к Луиджи ходит вся американская колония в Париже и большинство туристов, приезжающих из-за океана.
Еще не было полудня, и в баре было почти пусто. За стойкой стоял сам Луиджи и возился с бутылками.
— Добрый день, комиссар! Что вам налить?
Он был родом из Италии, так же как и Поччо. Говорили, что он проигрывал на скачках почти все, что зарабатывал в своем заведении. Впрочем, играл он не только на скачках, а на всем, на чем только можно играть: на футбольных матчах, на соревнованиях по теннису и плаванию — одним словом, все для него было поводом заключить пари, даже завтрашняя погода. В скучные послеобеденные часы, между тремя и пятью, ему случалось с одним своим соотечественником, как-то связанным с посольством, играть на машинах, проезжающих по улице.
«Держу пари на пять тысяч франков, что за десять минут здесь проедет не меньше двадцати машин фирмы „Ситроен“… По рукам?» — предлагал он своему другу-итальянцу.
