Уилки Коллинз - Закон и женщина
Ходя в ожидании взад и вперед по комнате — в моем лихорадочном возбуждении я не способна была сидеть на месте, — я случайно увидела себя в зеркале.
Мое лицо поразило меня, так оно было дико, так страшно. Могла ли я представиться в таком виде незнакомому человеку, могла ли я надеяться произвести на него благоприятное впечатление? Я позвонила опять и приказала послать в мою комнату одну из горничных.
У меня не было собственной горничной. Жена управляющего яхтой стала бы прислуживать мне, если бы мы отправились в море. Теперь же мне необходима была помощь женщины. Горничная явилась. Можете судить, в каком ненормальном, беспорядочном состоянии духа была я в то время: я не шутя обратилась за советом насчет своей наружности к незнакомой служанке. Она была женщина средних лет, с лицом и манерами, ясно выражавшими обширное знакомство со светом и его слабостями. Я сунула ей в руку денег столько, что удивила ее. Перетолковав по-своему причину, побудившую меня подкупить ее, она поблагодарила меня с цинической улыбкой.
— Что могу я сделать для вас, сударыня? — спросила она фамильярным шепотом. — Говорите тише, в соседней комнате кто-то есть.
— Я хочу казаться как можно лучше и позвала вас, чтобы вы помогли мне, — ответила я.
— Понимаю, сударыня.
— Что вы понимаете?
Она многозначительно покачала головой и продолжала шепотом:
— Будьте покойны. Я опытна в этих делах. Вам предстоит свидание с каким-нибудь джентльменом. Не сердитесь на меня, сударыня. Я всегда говорю прямо, но без всякого худого умысла. Такова моя манера. — Она замолчала и окинула меня критическим взглядом. — На вашем месте я не меняла бы платья. Цвет идет вам.
Не время было сердиться на дерзкую женщину. Я не могла обойтись без ее помощи. Притом она была права насчет платья. На мне было платье нежного маисового цвета, красиво отделанное шелком, и оно шло мне. Но прическа моя была в большом беспорядке. Горничная поправила ее с быстротой и ловкостью, показывавшими, что парикмахерское искусство не было для нее новостью. Отложив в сторону гребни и щетки и взглянув на меня, она начала осматривать туалетный стол, как будто искала чего-то.
— Где они у вас? — спросила она.
— Что вам надо?
— Взгляните на цвет вашего лица, сударыня. Вы испугаете его, если покажетесь ему в таком виде. Вам необходимо нарумяниться хоть немного. Где они у вас? Как! У вас нет румян? Вы никогда не употребляете румян? Возможно ли?
С минуту она была вне себя от изумления, потом попросила у меня позволения сходить в свою комнату. Я отпустила ее, зная, зачем она шла. Она вернулась с коробкой румян и белил, и я не сказала ничего, чтобы помешать ей. Я видела в зеркале, как кожа моя получила искусственную нежность, щеки искусственный румянец, глаза искусственный блеск, и я не сказала ничего, чтобы помешать этому. Нет! Я смотрела на отвратительную операцию спокойно, я даже восхищалась удивительным искусством, с которым она была сделана. «Я покорюсь, — говорила я себе в безумии того несчастного времени, — я покорюсь всему, что только может помочь мне овладеть доверием майора и открыть значение ужасных слов моего мужа».
Гримировка моего лица была окончена. Горничная показала мне пальцем на зеркало.
— Припомните, сударыня, — сказала она, — какой вы были, когда послали за мной, и взгляните на себя теперь. В своем роде вы теперь красивейшая женщина в Лондоне. О, эта жемчужная пудра делает чудеса, когда умеешь употреблять ее.
Глава VIII
ДРУГ ЖЕНЩИН
я не в состоянии описать, что я чувствовала на пути к майору. Я даже сомневаюсь, чувствовала ли я и думала ли я в обыкновенном значении этих слов.
С той минуты, как я отдалась в руки горничной, я как будто лишилась своей индивидуальности, утратила свой характер. От природы нервная и беспокойная, я склонна была преувеличивать опасности, которые предвидела на своем пути. В другое время, имея в виду критическое свидание с незнакомым человеком, я обдумала бы заранее, что полезно будет сказать и о чем полезно будет умолчать. Теперь же я ни на минуту не задумалась о свидании с майором. Я чувствовала безотчетную уверенность в себе и слепое доверие к нему. Ни прошлое, ни будущее не беспокоили меня нимало, я беззаботно жила настоящим. Я глядела на магазины, на встречные экипажи. Я замечала — да, я замечала! — восхищенные взгляды, которыми меня провожали пешеходы, и радовалась. Я говорила себе: это предвещает мне успех у майора. Когда экипаж остановился у двери дома номер шестнадцать на Вивьен-Плейс, у меня, без преувеличения, было только одно опасение — не застать майора дома.
Дверь была отворена старым слугой, с виду похожим на отставного солдата. Он оглядел меня с пристальным вниманием, мало-помалу перешедшим в лукавое одобрение. Я спросила, дома ли майор Фитц-Дэвид. Ответ был не совсем удовлетворительный: слуга не знал наверное, дома ли его господин.
Я дала ему свою карточку. На моих карточках, напечатанных к моей свадьбе, стояло, конечно, ложное имя. Слуга ввел меня в переднюю комнату в нижнем этаже и исчез с моей карточкой в руке.
Оглядевшись, я заметила в стене, противоположной окнам, дверь, выходившую в какую-то внутреннюю комнату. Дверь была не простая, ее дверцы не растворялись но вдвигались в стену. Подойдя ближе, я заметила, что дверное отверстие было задвинуто не совсем плотно. Осталась небольшая щель, но благодаря этой щели все происходившее достигло моих ушей.
— Что вы сказали обо мне, Оливер? — спросил чей-то голос, осторожно пониженным тоном.
— Я сказал, что не знаю наверное, дома ли вы, сударь, — отвечал голос встретившего меня слуги.
Последовала пауза. Легко было догадаться, что первый из говоривших был майор Фитц-Дэвид. Я ждала, что будет дальше.
— Мне кажется, что лучше не принимать ее, Оливер.
— Как прикажете, сударь.
— Скажите, что меня нет дома и что вы не знаете, когда я вернусь. Попросите ее написать, если у нее есть какое-нибудь дело ко мне.
— Хорошо, сударь.
— Подождите, Оливер.
Оливер остановился. Последовала другая, и на этот раз более долгая, пауза. Затем господин начал расспрашивать слугу.
— Молода она, Оливер?
— Молода, сударь.
— И хорошенькая?
— Более чем хорошенькая, на мой взгляд, сударь.
— А! То, что называется красавица, Оливер?
— Красавица, сударь.
— Высока она?
— Почти с меня, майор.
— А! И стройна?
— Тонка, как молодое дерево, пряма, как стрела.
— Я раздумал и решил быть дома, Оливер. Введите ее, введите ее.
