Сэйте Мацумото - Флаг в тумане
Оцука поначалу решил, что так оно и есть. Если орудием убийства является предмет вроде дубового засова, то кровь, видимо, не так брызжет во все стороны, как если бы в ход пустили нож. Но можно взглянуть на это и с другой стороны. А именно, не доказывает ли отсутствие крови на верхней части брюк и других предметах одежды того, что Янагида не убивал старуху?
Он мог прийти сразу же после убийства и испачкать отвороты брюк в крови, вытекшей из раны на циновку. К тому же на штанах Янагида оказалась и зола, высыпавшаяся из жаровни. Следовательно, кто-то напал на Ватанабэ-сан, она сопротивлялась, и возня привела к тому, что железный чайник, стоявший на жаровне, накренился, кипяток пролился на угли, и зола просыпалась на циновку. Через некоторое время, видимо, вошел Янагида и запачкал брюки в крови и в золе. Короче, появление Янагида в доме произошло, как он и заявил, уже после смерти жертвы.
В обвинительном заключении сказано, что старуха в ожидании прихода подозреваемого приготовила в тот вечер две чайных чашки, две подушки для сидения, чайницу, чайник для заварки и вскипятила на жаровне железный чайник. Но ведь Ватанабэ-сан уже давно бранила Янагида за то, что он из месяца в месяц не возвращал долг. Янагида беспрестанно извинялся, но денег не отдавал. И на этот раз, хоть он и сказал, что придет вернуть занятое, старуха вряд ли поверила ему. Так или иначе, ей незачем было готовить ему такой радушный прием.
Из двух чашек и подушек одна предназначалась для самой Кику, а вторая, как предполагают, — для посетителя. Согласно этой версии, посетитель был один. Но можно ли предположить, что такая старуха, как Кику, усядется на подушку, предназначенную для гостя? Естественно было бы считать, что она усадила гостей на предназначенные для них подушки, а сама села на свою или просто на циновку. Вполне вероятно, что Кику ждала не одного гостя. Можно предположить, что и двух. На этот счет у Оцука тоже появились сомнения.
Прокурор заявил, что считает крайне настораживающим поведение Янагида, который, убедившись, что Кику убита, хладнокровно взломал шкаф, выкрал расписку и ушел.
— Однако, — продолжал размышлять Оцука, — Янагида был серьезным молодым человеком, он пользовался исключительным доверием учеников и высокой репутацией в школе. Его мучило то, что он никак не мог вернуть долг, да еще и Кику нередко срамила его, требуя денег. Нетрудно представить себе его психическое состояние. Когда Янагида увидел труп Ватанабэ-сан, ему сразу же пришло на ум, что полиция, начав расследование, обнаружит его собственную долговую расписку. Короче, он украл расписку не потому, что не хотел отдавать деньги, взятые у Ватанабэ-сан, а потому, что хотел скрыть сам факт займа под высокие проценты.
Желание забрать назад долговую расписку, из-за которой он столько претерпел от Ватанабэ-сан, все-таки появилось у. Янагида, ему не имело смысла отрицать это. Видимо, он больше всего опасался того унижения, которое ему придется испытать, когда полиция выяснит, что он взял деньги под проценты и не вернул их в срок. Его страшило, что об этом узнают все. Если учитывать это обстоятельство, то уже не кажется таким настораживающим, что, несмотря на испытанный при виде трупа Ватанабэ ужас, Янагида все-таки взял в шкафу расписку. В своих показаниях Янагида поначалу отрицал вину, затем сознался, а позже, в суде, вернулся к прежним показаниям. Почему же он временно признал свою вину? Может быть, не по своей воле?
Но сколько Оцука ни изучал выступления защитника, в них не содержалось ни единого намека на возможность такого рода признания.
На допросе Янагида сказал следующее: «Увидев меня, Ватанабэ-сан воскликнула: „Хорошо, что пришел!“ и стала отползать на коленях от того места, где сидела, к жаровне, чтобы налить мне чаю. Я уже присмотрел палку, которую старуха использовала вместо засова, и решил, что она подходит для моих целей. Мгновенно схватив стоявшую у входа палку, я ударил Кику по голове».
Однако мог ли преступник, который замыслил убийство, надеяться на то, что подходящее орудие найдет у жертвы? Убийца, как правило, тщательно готовится к преступлению. В данном случае речь идет, как сказал прокурор, о детально разработанном замысле. Так что предположение об использовании Янагида в качестве орудия преступления предмета из дома жертвы довольно неправдоподобно.
На допросе Янагида заявил: «Кику грохнулась на пол, а затем вскочила и яростно бросилась на меня, тогда я схватил палку правой рукой и ударил Кику по лбу и по щеке. Она снова упала со страшным криком и больше уже не двигалась». Эта картина убийства крайне туманна, настоящий преступник должен был рассказать обо всем точнее и подробнее. Вероятно, Янагида не знал точно, куда были нанесены удары, и, вспомнив из газет и журналов, что на лице были раны, сказал: «Ударил по лицу».
Почему Янагида Macao был столь неточен в деталях в момент признания? Об этом можно только догадываться. У Оцука были свои предположения на этот счет. На допросе Янагида заявил: «Затем она вскочила и яростно бросилась на меня. Тогда я схватил палку правой рукой и ударил Кику по лбу и по щеке».
В газетных сообщениях перечислялись нанесенные жертве увечья. Про голову и лицо было сказано, а об ударе в грудь не упоминалось. Если Янагида знал о ранениях, полученных жертвой, из газетных публикаций, он, конечно, и не предполагал о травме груди. Хотя сила этого удара была незначительна, в результате все же сломалось третье ребро. При наружном осмотре установить это было нельзя. Оцука прежде доводилось слышать от судебных медиков, что даже незначительные удары вызывают у пожилых людей переломы ребер. Так и в случае с Кику Ватанабэ перелом третьего ребра был обнаружен лишь при вскрытии. Вот почему в «признании» обязательно должно было упоминаться о переломе третьего ребра. Поэтому, решил Оцука, в протоколе последующего допроса и появилась фраза: «Вспоминаю, что ударил также в грудь».
Затем следствие заявило, что ящики в шкафу жертвы выдвинуты и одежда, лежавшая в них, перерыта, потому что Macao Янагида, вытащив из шкафа свою долговую расписку, хотел представить случившееся как ограбление. Это утверждение покоилось на том предположении, что кроме расписки ничего не было похищено. Поэтому следствие утверждало, что Янагида не украл ничего, кроме своего долгового обязательства.
Однако установить, что похитили у Ватанабэ-сан, было невозможно. Она жила отдельно от сына и невестки и была совершенно одинока. Но если никто, даже сын, не знал, сколько наличных денег было у матери, то можно предположить, что ограбление все-таки произошло. Тот факт, что ящики шкафа выдвинуты, вызывает предположение, что подлинный преступник взял из них деньги и бежал. Это, кстати, подтверждает невиновность Янагида. Подлинный преступник бежал буквально за несколько мгновений до прихода Янагида.
