Агата Кристи - Пассажир из Франкфурта
– Мне нечего рассказывать, – возразил сэр Стэффорд.
– Ты всегда был отъявленным лжецом. Ну что ж, не беда. Привези ее ко мне как-нибудь. Это единственное, чего я хочу, прежде чем врачам удастся меня уморить очередным антибиотиком, который они только что изобрели. Ты не поверишь, сколько разноцветных пилюль я теперь глотаю!
– Я не понимаю, почему вы говорите «она» и «ее».
– Разве? Я узнаю ее с первого взгляда. В твоей жизни есть какая-то женщина. Чего я не могу понять – так это где ты ее нашел. В Малайзии, за столом заседаний? Дочка посла или министра? Хорошенькая секретарша из посольства? Нет, это все не подходит. На пароходе по дороге домой? Нет, пароходы нынче не в чести. Наверное, в самолете.
– Так уже горячее, – не удержался сэр Стэффорд Най.
– Ага! Стюардесса?
Он покачал головой.
– Ну ладно, храни свою тайну. Но имей в виду, я все выясню. Когда дело касается тебя, я всегда все чувствую. У меня вообще нюх на такие вещи. Конечно, я теперь отошла от жизни, но время от времени встречаюсь со старыми друзьями, и, ты знаешь, от них легко получить намек-другой. Люди обеспокоены, причем повсюду.
– Вы имеете в виду обычное недовольство?
– Нет, вовсе нет. Я имею в виду беспокойство высокопоставленных лиц, беспокойство нашего ужасного правительства, беспокойство старого, милого, сонного министерства иностранных дел. Происходит что-то такое, чего не должно быть. Тревога и напряженность.
– Студенческие волнения?
– Нет, студенческие волнения – дело обычное, думаю, они происходят во всех странах. Некая славная девушка приходит по утрам читать мне газеты. Мне сейчас это трудно, а у нее очень приятный голос. Она читает вслух письма, разные газетные заметки, и вообще она молодец: читает то, что я хочу знать, а не то, что, по ее мнению, мне нужно знать. Да, насколько я понимаю, все обеспокоены, и об этом, имей в виду, мне сказал мой довольно давний знакомый.
– Кто-то из старых военных?
– Он генерал-майор, уже порядочно лет в отставке, но по-прежнему в курсе всех дел. Молодежь всегда в авангарде всех событий, но этот факт сам по себе не вызывает беспокойства. Они – кем бы они ни были – используют молодежь. Во всех странах без исключения. Они ее подстрекают. Молодежь скандирует лозунги, которые звучат доходчиво, хотя сами молодые люди не всегда понимают их смысл. Революцию устроить очень легко: для молодежи это естественное дело, она всегда бунтует. Она бунтует, разрушает и хочет, чтобы мир стал другим, но в то же время она слепа. На глазах у молодежи повязка, они не видят, куда идут, не понимают, что должно произойти, что перед ними и кто у них за спиной подталкивает их вперед. Вот что меня пугает. Знаешь, словно кто-то манит ослика морковкой, а кто-то другой при этом подгоняет его сзади палкой.
– У вас какие-то странные фантазии.
– Милый мой мальчик, это не просто фантазии. Так говорили про Гитлера и гитлерюгенд. На самом деле там велась долгая, тщательная подготовка, все действия были просчитаны до мельчайших деталей: во всех странах были созданы пятые колонны, которые должны были подготовить и обеспечить встречу суперменов немецкой нации. Об этом мечтали и в это горячо верили. Возможно, кто-то и сейчас верит во что-то подобное: в какую-нибудь доктрину, которую с радостью примут, если она будет преподнесена достаточно умело.
– О ком вы говорите? Вы имеете в виду китайцев или русских? Кого именно?
– Я не знаю. Не имею ни малейшего представления. Но что-то где-то происходит, и именно таким образом. Опять шаблон, понимаешь? Модель! Русские? Они увязли в коммунизме. Думаю, их идеи устарели. Китайцы? Мне кажется, они сбились с пути: может быть, переборщили с председателем Мао. Я не знаю, кто за всем этим стоит. Как я уже говорила, есть только вопросы – почему, где, когда и кто.
– Очень интересно.
– История повторяется, и на свет божий извлекается все та же самая идея: молодой герой, золотой сверхчеловек, за которым все должны идти. – Помолчав, она добавила: – Понимаешь, идея все та же. Юный Зигфрид.
Глава 7
Совет тетушки Матильды
Тетушка Матильда посмотрела на внучатого племянника. Стэффорду Наю был знаком этот ее взгляд, острый и проницательный. Но сегодня он показался ему еще более острым и проницательным, чем обычно.
– Значит, ты уже слышал эти слова, – сказала она. – Понятно.
– И что они означают?
– А ты не знаешь? – Она удивленно подняла брови.
– Ей-богу, чтоб я сгорел, – ответил сэр Стэффорд, как, бывало, в детстве.
– Да, мы всегда так говорили, – заметила леди Матильда. – Так ты и впрямь ничего не знаешь?
– Ничегошеньки.
– Но слова эти ты уже слышал?
– Да, мне их сказал один человек.
– Важная персона?
– Возможно. Наверное, да. Что вы подразумеваете под «важной персоной»?
– Ну, ты ведь в последнее время участвовал в разных правительственных миссиях? Ты представлял эту бедную, несчастную страну так хорошо, как только мог, но я не удивлюсь, если у тебя это получилось не намного лучше, чем это могли бы сделать другие, просто сидя за круглым столом и болтая языком. Вряд ли из этого что-нибудь вышло бы.
– Возможно, вы правы, – ответил Стэффорд Най. – В таких делах особого оптимизма не испытываешь.
– Но делаешь все, что только можешь, – подхватила леди Матильда.
– Весьма христианский принцип. В наше время если делаешь все из рук вон плохо, то со стороны кажется, что добиваешься больших успехов. Что это все значит, тетушка Матильда?
– Я-то, к сожалению, не знаю, – ответила та.
– Но вы же всегда в курсе всех событий!
– Это не совсем так. Просто мне часто рассказывают разные новости.
– Как это?
– Видишь ли, у меня еще сохранилось несколько старых друзей. Друзей, которые в курсе многих дел. Конечно, по большей части они либо совершенно глухие, либо полуслепые, либо немного не в себе, либо едва ходят. Но кое-что у них еще работает, вот здесь. – Она постучала себя по аккуратно причесанной седой голове. – Вокруг сейчас царят тревога и отчаяние, больше, чем когда-либо. Вот тебе один из фактов, которые я узнала.
– Но ведь так было всегда.
– Да, да, конечно, но сейчас все немного хуже. Теперь эта ситуация – как бы мне поточнее выразиться – осложняется, становится более напряженной. Я уже давно замечаю со стороны, а ты, несомненно, чувствуешь это изнутри, что вокруг непорядок, и довольно серьезный непорядок. Но теперь возникло ощущение, что этот непорядок, возможно, как-то организован, он таит в себе опасность. Что-то происходит, что-то назревает, причем не только в одной стране, а во многих странах. Они окружили себя своими людьми, и опасность такого положения вещей состоит в том, что это молодые люди, которые поедут куда угодно, будут делать что угодно и, к сожалению, поверят во что угодно, а коль скоро они получат право ломать и крушить что попало, им будет казаться, что цель действительно благая и мир изменится к лучшему. Они ничего не созидают, вот в чем беда, они только разрушают. Творческая молодежь пишет стихи, романы, сочиняет музыку и рисует картины точно так же, как и во все времена, с ней все в порядке. Но как только у человека появляется вкус к разрушению во имя самого разрушения, вступает в действие черная сила.
– Когда вы говорите «они», кого вы имеете в виду?
– Если бы я знала! Да, хотелось бы мне это знать. Если я раскопаю что-нибудь полезное, непременно тебе сообщу. Тогда ты сможешь принять меры.
– К сожалению, мне-то некому сообщить об этом.
– Да, ты уж не рассказывай об этом кому попало, людям нынче доверять нельзя. И не говори об этом ни с кем из этих идиотов в правительстве или с теми, кто так или иначе связан с правительством или надеется туда попасть после того, как нынешние уйдут. Политикам недостает времени взглянуть на окружающий мир. Они воспринимают страну, в которой живут, исключительно как широкую избирательную платформу, этого им вполне достаточно для того, чтобы какое-то время спокойно жить. Они делают то, что, по их искреннему убеждению, улучшит положение, и очень удивляются, когда этого не происходит; а все дело в том, что людям нужно совсем не это. И невольно приходишь к выводу, что политикам кажется, будто у них есть некое Богом данное позволение лгать в борьбе за правое дело. Не так уж много времени прошло с тех пор, как мистер Болдуин произнес свою знаменитую фразу: «Если бы я говорил правду, я бы проиграл выборы». Премьер-министры до сих пор так считают. Слава богу, бывает, что нами руководят и великие люди, но это большая редкость.
– Ну и что, по вашему мнению, нужно делать?
– Ты ждешь от меня совета? От меня? Да знаешь ли ты, сколько мне лет?
– Наверное, около девяноста.
Леди Матильда была явно обескуражена:
– Ну, не совсем так. Неужели, милый мальчик, я выгляжу на девяносто?
– Ну что вы, дорогая тетушка. Вы выглядите на шестьдесят шесть.
– Так-то лучше. Неправильно, но звучит приятнее. Я непременно дам тебе знать, если получу какой-нибудь намек от кого-то из моих дорогих старых адмиралов, или от старого генерала, или даже, может быть, от маршала авиации, – у них у всех есть друзья, и они любят собраться и поболтать. И, как в былые времена, выпить виноградного вина. А виноградное вино приятно в любом возрасте. Юный Зигфрид. Нам нужен ключ к тому, что это означает: я не знаю, человек ли это, или пароль, или название клуба, или новый мессия, или поп-певец. Но за этим именем явно что-то кроется. А еще есть музыкальный мотив. Я почти забыла, когда последний раз слушала Вагнера. – Старческим, надтреснутым голосом она напела отчасти узнаваемую мелодию. – Зов рожка Зигфрида, похоже? Почему бы тебе не достать рожок? Я имею в виду то, на чем играют школьники, их специально обучают этому. На днях наш викарий об этом рассказывал. Очень интересно – знаешь, история флейты и разных других дудок, от елизаветинских времен до наших дней: маленькие дудочки, большие, и все издавали разные звуки. Очень интересно. Интересно с разных точек зрения: и сами рожки – некоторые из них прелестно звучат, – и их история. Да, так о чем я говорила?
