Джон Карр - Окно Иуды
– И все эти вопросы Г. М. задавал кротко, как ягненок, – заметила Эвелин. – Это неестественно, Кен. Он умасливал этого дворецкого, как будто тот был его собственным свидетелем. Как ты думаешь, мы могли бы повидать Г. М.?
– Сомневаюсь. Сейчас он, вероятно, на ленче в адвокатской столовой.
В этот момент наше внимание отвлекли. Был ли этот маленький человечек служащим суда или посторонним, жаждущим поделиться информацией, мы никогда не узнали, но он внезапно пробился сквозь толпу и постучал по моему плечу.
– Хотите взглянуть на двух фигурантов дела? – спросил он шепотом. – Они впереди вас! Справа доктор Спенсер Хьюм, а слева Реджиналд Ансуэлл, кузен обвиняемого. Они спускаются вместе. Ш-ш!
Толпа на большой мраморной лестнице прижала двоих мужчин, на которых он указывал, к перилам. При бледном мартовском солнце они выглядели не слишком привлекательно. Доктор Хьюм был довольно полным мужчиной, среднего роста, с седеющими волосами, так аккуратно причесанными, что круглая голова походила на колесо. На миг он обернулся, и мы увидели самоуверенно вздернутый нос и поджатые губы. В руке он держал абсолютно неподходящий к ситуации цилиндр, который старался уберечь от расплющивания. В его компаньоне я узнал молодого человека, которого видел за столом солиситоров и которого вроде бы узнал Дайер. Он был худощавым, с прямыми плечами и выдающимися скулами. Портной хорошо потрудился над его костюмом, и он рассеянно постукивал пальцами по шляпе-котелку. Быстро посмотрев друг на друга, они продолжили спуск. Казалось, каждый едва замечает присутствие другого. Меня заинтересовало, не испытывают ли они друг к другу вражду, но, когда они заговорили, мне показалось, что речь скорее может идти не о враждебности, а о лицемерии.
– Как все это воспринимает Мэри? – спросил Реджиналд Ансуэлл тоном, обычно приберегаемым для похорон.
– Боюсь, очень тяжело, – покачал головой доктор.
– Скверно.
– Увы, да.
Они спустились еще на одну ступеньку.
– Я не видел ее в суде, – заметил Реджиналд, едва разжимая рот. – Ее не вызвали как свидетельницу?
– Обвинение не вызвало, – отозвался доктор Хьюм. – Как, впрочем, и вас.
– Я тут ни при чем. Защита меня тоже не вызвала. Какая им от меня польза? Я пришел туда после того, как он… ну, потерял сознание. Бедный старина Джим! Я думал, он слеплен из более крепкого теста. Конечно, он безумен.
– Я бы охотно это удостоверил, – пробормотал доктор Хьюм, бросив быстрый взгляд через плечо, – но у Короны, похоже, имеются сомнения на этот счет, да и сам он, как вам известно, утверждает… – Доктор не окончил фразу. – Надеюсь, вы не обижаетесь?
– Нисколько. Я знаю, что в нашей семье были случаи безумия. – Они спустились почти на целый пролет. – Ничего особенного – легкое проявление несколько поколений тому назад… Интересно, чем он питается?
– Трудно сказать. Вероятно, «он горькую сегодня пьет, – ему в ответ капрал».[5]
– Какого черта вы приплетаете армию? – осведомился Реджиналд.
– Дружище, это всего лишь фигура речи! Кроме того, я не знал, что вы все еще связаны с армией, – с беспокойством сказал доктор Хьюм. – Будем смотреть фактам в лицо. Это печальная история – я тоже потерял брата. Но жизнь продолжается: как говорится, мужчины должны работать, а женщины – плакать. Поэтому самое разумное – выбросить из головы эту неприятную историю и забыть о ней как можно скорее. До свидания, капитан. Нам лучше не обмениваться рукопожатиями – при данных обстоятельствах это покажется неподобающим.
Он быстро отошел. «Жизнь окончил Дэнни Дивер! Слышишь звонкий барабан? Полк построился в колонны, нас уводит капитан».[6] В атмосфере этого места есть нечто побуждающее людей морализировать в том духе, в каком эти строки пришли мне в голову. Впрочем, они тут же улетучились при виде Лоллипоп, блондинки-секретарши Г. М., которая пробиралась к нам сквозь толпу.
– Г. М. хочет вас видеть, – сообщила она.
– Где он? Что он делает?
– Думаю, в данный момент ломает мебель, – с сомнением отозвалась Лоллипоп. – Когда я с ним расставалась, он заявил, что намерен этим заняться. Но к вашему приходу он, вероятно, будет есть ленч. Вам придется пройти в таверну «Голова Мильтона» на Вуд-стрит в Чипсайде – это за углом.
Г. М. знал дешевые забегаловки так же хорошо, как людей с дурной репутацией. Окна «Головы Мильтона», помещавшейся в маленьком переулке, выглядели так, словно их не мыли со времен Великого пожара.[7] Зато огонь в камине приятно контрастировал с мартовским холодом. Нас проводили наверх в отдельную комнату, где Г. М. сидел перед огромной оловянной кружкой пива и тарелкой бараньих отбивных. Заткнув за воротник салфетку, он жевал отбивную в стиле, который популярная кинотрадиция приписывает королю Генриху VIII.
– Вот и вы, – проворчал Г. М., открыв один глаз.
Я молчал, стараясь выяснить его настроение.
– Полагаю, – не слишком злобно осведомился он, – вы не собираетесь оставлять дверь открытой? Или вы хотите, чтобы я умер от пневмонии?
– В прошлом, – сказал я, – вам удавалось разбираться в делах, которые выглядели безнадежными. Возможно, вам повезет и на этот раз.
Г. М. отложил отбивную и широко открыл оба глаза. На его деревянном лице мелькнула усмешка.
– Хо-хо! Значит, они думают, что загнали старика в угол?
– Необязательно. По-вашему, этот парень виновен?
– Нет, – ответил Г. М.
– И вы можете это доказать?
– Во всяком случае, собираюсь попытаться. Все зависит от того, насколько мои доказательства сочтут убедительными. – Старик был обеспокоен и почти не скрывал этого.
– Кто инструктировал вас по этому делу?
Г. М. провел рукой по лысине:
– Вы имеете в виду солиситора? Его нет.[8] Понимаете, я единственный, кто ему верит. Я жалею хромых собак, – виновато добавил он. Последовала пауза. – Более того, если вы ожидаете, что в последнюю минуту в зал ворвется скрываемый до тех пор свидетель и поднимет шум, выбросьте это из головы. В суде под председательством Рэнкина можно ожидать шума не больше, чем на шахматной доске. Все будет происходить спокойно – от одного хода к другому, как в шахматах, – и меня это вполне устраивает. Помните строки «Джона Пила»?[9] «От находки к проверке, от проверки к взгляду, от взгляда к убийству утром».
– Ну, желаю удачи.
– Вы можете помочь, – неожиданно заявил Г. М.
– Помочь?
– Заткнитесь, черт возьми! – рявкнул он, прежде чем я успел что-то добавить. – Я не играю в игрушки и не посылаю вас в тюрьму. Все, что я вас прошу сделать, – это передать одному из моих свидетелей сообщение, которое ни в коей мере вас не скомпрометирует. Я не могу сделать это сам и испытываю недоверие к телефонам с тех пор, как услышал, какую роль они сыграли в этом деле.
