Атанас Мандаджиев - Волчий капкан
– Так вы и это знаете? – удивился он.
– Да, и даже в известном смысле сочувствую тебе, как мужчина. А что она теперь поделывает? Наверное, жуть как на тебя сердита, но у женщин это быстро проходит, особенно когда кто-то их по-настоящему интересует. Вы встречаетесь?
– Нет!
Его ответ прозвучал резко, как удар хлыста. Я подумал: "Еще не выздоровел. Дай бог, чтобы я ошибался".
– Извини, Пырван, я вовсе не хотел лезть тебе в душу.
– Ничего, дело прошлое. Для меня это уже никакого значения не имеет.
– Я так и думал, поэтому и позволил себе… и все же…
– Хотите взглянуть на рисунок? – перебил он меня неожиданно, протягивая до локтя обнаженную руку.
(С этим парнем придется нелегко, надо с ним осторожней).
– Вот, значит, что за штуковина чуть не стоила тебе жизни?
Его рука, сплетение мускулов и жил, казалась чужой при таком стройном теле. Да, приключение в Така-баре теперь сомнений не вызывало.
– Вам нравится? – Пырвана мой ответ действительно интересовал.
– Очень, – ответил немедля я, а сам думал о его руке.
– На первый взгляд – ничего особенного, но как-то я к ней привык, привязался. Дело не в том, что рисунок сделал знаменитый художник, – не это меня волнует. Сами убедились бы, что я прав, если б могли ее поносить, – хитро улыбнулся он. – Конечно, о вкусах не спорят. Мне нравится. Так что теперь я ни за какие деньги ее не отдал бы. Хоть за сто тысяч.
– Люди продаются и за гораздо более скромные суммы, – сказал я. – И вправду жалко, что мне нельзя поносить эту картинку, иначе ведь ее тепла и не ощутишь по-настоящему. Да и со всем так: сначала тепло, потом уж красота, неповторимость, глубина.
– Я рад, что вы меня понимаете, – проговорил он взволнованно. – Тепло… именно его она мне щедро дарит. Стоит взглянуть на нее, и на душе делается легче, вроде чище становлюсь, успокаиваюсь… Но бывали моменты, когда я ее просто терпеть не мог! Догадываетесь, когда…
Я склонился над татуировкой. Доверчиво улыбаясь, девушка смотрела мне прямо в глаза. В волосах у нее красовался цветок, на щеках – очаровательные ямочки. Болгарка, настоящая болгарка – вот ведь в чем загадка! Загадка – потому что японский художник вряд ли видел когда-нибудь болгарскую девушку. Меня даже дрожь пробрала. В первый раз в жизни я столкнулся с безграничной, всепроникающей силой искусства. Он срисовал ее с мыслей Пырвана, увидел в его мечтательном взгляде – другого объяснения просто нет.
– А что говорят наши художники? – спросил я.
– Никто ее не видел. Сам знаете – тайна.
– Ну, а если она действительно представляет художественную ценность?
– Я знаю только, что охотились за мной сумасшедшие.
– Может, и не такие они сумасшедшие. Хочешь, покажем специалистам, интересно ведь?
– Нет, не хочу.
Пырван опустил рукав рубашки и застегнул пуговицу. Потом улыбнулся:
– Я решил завещать ее художественной галерее. Но чтоб с меня с живого кожу сдирали – этого я не позволю. И все на этом.
Мы долго молчали. Пора было прекратить разговор или переключиться на другую тему, например, о его коронном приеме "волчий капкан". Ну, во-первых, не могли бы он рассказать мне, что из себя представляет этот "волчий капкан", то есть показать?
Пырван смерил меня взглядом:
– Ничего против не имею… – И начал подходить ко мне, слегка пригнувшись и вытянув вперед руки.
– Да погоди ты, я пошутил. Вы только посмотрите на него!
– Не бойтесь. Я не забыл, что вы мой начальник.
– Садись. В ногах правды нет. Куришь?.. А я дымлю, как паровоз. Влип я с тобой – теперь жена меня с утра до вечера будет пилить, тебя в пример ставить. А завтра приходи к нам. С девушкой… если есть. Меня-то тебе стесняться нечего.
– Спасибо. Я и не стесняюсь.
– Так, значит, завтра в семь… А ты когда меня возьмешь с собой на тренировку? Очень уж мне хочется познакомиться с твоим тренером. Чего только о нем не говорят: и афоризмы он сочиняет, и путевые заметки пишет, и стихи вам читает, и научные статьи издает…
– Все правильно, вас не обманули. А что касается тренировки, то это зависит от вас. Хотя сейчас у нас подготовительный период, вам будет неинтересно.
– Ничего. А борца ты из меня сделаешь?
– Нет, это вы из меня сделаете!
Мы попрощались, но я вернул его почти с порога. Я вдруг вспомнил фильм, который смотрел когда-то в Лондоне, назывался он "Парижские тайны". Почти документальный фильм, снятый англичанами. Тринадцать серий с эпиграфом какого-то французского академика, имени которого я не запомнил: "Париж – это не только огни, но и тени". А от предисловия так и разбирало любопытство: "Мы вам покажем то, чего не увидит ни один турист". Сильный фильм, чистый, волнующий. На меня он произвел неизгладимое впечатление, особенно финал.
Парижская бойня. Ведут коней. Среди старых кляч выделяется черный жеребец с маленькой благородной головой, тонкими ногами и блестящей шерстью. Связанные крепкими веревками, животные покорно бредут на свою конскую голгофу. Головы опущены, копыта мерно и жалобно цокают по мокрому от утренней росы булыжнику. Тяжелые ворота бойни отворяются, и в этот миг иноходец-ветеран рвет веревку и пускается вскачь по безлюдным улицам. Из-под копыт летят искры. Вслед за ним гурьбой бегут рабочие бойни. Они размахивают ножами и орут, нимало не тревожась, что могут нарушить покой обывателей. Почувствовав леденящий запах смерти, ветеран собирает остаток сил для последнего спортивного подвига: он прижимает уши, его длинные стройные ноги ритмично отмеривают расстояние. Он несется во весь карьер невероятно красиво, почти летит по пустым холодным улицам. Ему кажется, что он летит по освещенному солнцем ипподрому, слышит рев восхищенной публики и топот оставшихся позади коней. Но он стар, очень стар, а преследователей становится все больше и больше, вот их уже больше вдвое, втрое, вчетверо, и страшная злоба придает им сил. К погоне присоединяются и вызванные по телефону полицейские машины, воют сирены… И все это из-за одного коня!.. В конце концов его окружают, загоняют в угол, осыпают ударами его красивую благородную голову, пинают побелевшие от пены бока. Ишь, вздумал с нами шутки шутить!..
Конец же – совсем неожиданный. Какой-то человек в грубой рабочей одежде, в кожаном фартуке и кепке вдруг поднимает руку: "Я его покупаю!" Тут же отсчитывает деньги, целует окровавленную морду коня, берет в руки веревку, и оба они – человек и конь – медленно растворяются в бесконечном лабиринте парижских улиц…
Но я вернул Пырвана с порога, чтобы рассказать ему другой эпизод, опять-таки из этого фильма. Просто хотел предложить ему убедительный материал для разговора с теми, кто недоверчиво качает головой, слушая его рассказ о татуировке и о связанных с ней приключениях.
