Рекс Стаут - Чёрная гора
Единственная за целый день ссора произошла в последнюю минуту, когда Вулф стоял в кабинете в пальто и шляпе, а я открыл ящик своего стола и вытащил «марли» 32-го калибра и две коробки с патронами.
— Ты это не возьмёшь, — заявил он.
— Естественно, возьму. — Я сунул пистолет в плечевую кобуру, а коробки — в карман. — Разрешение у меня в бумажнике.
— Нет. Из-за него могут быть неприятности на таможне. Ты сможешь купить пистолет в Бари. Вынь его.
Это прозвучало как приказ, и он был начальником.
— Хорошо, — сказал я, вынул пистолет и положил его в ящик. Затем уселся на стул. — Я не еду. Как вам известно, я уже много лет взял за правило не выходить на дело, связанное с убийством, без пистолета. Я не собираюсь гоняться за убийцей вокруг Черной горы, на чужой земле, имея в качестве оружия лишь отвратительный пистолет местного производства, о котором я ничего не знаю.
— Вздор. — Он посмотрел на часы. — Пора ехать.
— Езжайте.
Молчание. Я положил ногу на ногу. Он сдался:
— Очень хорошо. Если бы я так не зависел от тебя, я бы сделал это сам. Идем.
Я снова взял «марли», положил его куда надо, и мы вышли. Фриц и Теодор проводили нас на улицу, где за рулем седана уже сидел Сол. Вещи лежали в багажнике, и все заднее сиденье было в распоряжении Вулфа. Глядя на физиономии Фрица и Теодора, можно было подумать, что мы уезжаем на фронт; они на самом деле ничего не знали. Только Сол и Паркер были в курсе дела.
В Айдлуайлде мы без помех преодолели формальности и сели в самолёт. Я подумал, что Вулфу не повредит небольшая доза юмора, чтобы отвлечь его от ужасов перелета, и пересказал ему забавную фразу, произнесенную кем-то сзади нас, когда мы поднимались по трапу:
— Боже мой, они содрали с меня тридцать долларов за лишний вес багажа, а посмотрите только на этого типа!
Видя, что это не произвело желаемого эффекта, я пристегнулся и оставил Вульфа наедине со своими страданиями.
Я признаю, что он старался их не показывать. Первую пару часов я вообще не видел его лица, потому что он сидел, уставившись в окно на морской горизонт или на облака. Мы попросили, чтобы нам подали еду на подносах; шеф нормально управился с фрикасе и салатом с приправами, без капризов и выкрутасов. Потом я принес ему две бутылки пива, он вежливо меня поблагодарил, и это было поступком, если учесть, что, с его точки зрения, все движущиеся части любой машины подвержены непредсказуемым прихотям и, если дурь овладеет вдруг нашим самолетом, мы плюхнемся глухой ночью в пучину Атлантики. На этой мысли я крепко заснул. Часы показывали половину третьего, когда я проснулся, но было совсем светло, пахло жареным беконом, а в ушах звучал голос Вулфа:
— Я хочу есть. Мы летим, опережая время, и через час уже будем на месте.
— Вы спали?
— Немного. Я хочу завтракать.
Он съел четыре яйца, десять ломтиков бекона, три булочки и выпил три чашки кофе.
Я так и не увидел Лондона, потому что аэропорт находится за городом, а Джеффри Хичкок ждал нас у выхода. Мы не видели его с тех пор, как он был в последний раз в Нью-Йорке, три года назад. Он приветствовал нас очень сердечно для англичанина, пригласил к угловому столику в ресторане и заказал булочки, повидло и чай. Сначала я хотел воздержаться, но подумал: какого чёрта, должен же я привыкать к чудной иностранной пище, — и взял свою долю.
Хичкок вынул из кармана конверт.
— Здесь ваши билеты на самолёт до Рима. Он улетает через сорок минут, в двадцать минут десятого, и прилетает в три часа по римскому времени. Поскольку ваш багаж едет прямо туда, здешние таможенники вас не касаются. У нас есть полчаса. Этого хватит?
— С избытком. — Вулф намазал повидло на булочку. — В основном меня интересует Телезио. Тридцать лет назад, будучи мальчиком, я доверил бы ему свою жизнь. Могу ли я доверять ему теперь?
— Не знаю.
— Я должен знать, — резко сказал Вулф.
— Конечно, должны. — Хичкок вытер салфеткой тонкие бледные губы. — Но в наши дни человек, которому вы можете доверять, — редкая птица. Могу сказать только, что имею с ним дело восемь лет, и я доволен, а Боден знает его гораздо дольше — со времен Муссолини, и он ручается за него. Если у вас…
Хриплый металлический голос из громкоговорителя, кажется женский, сотряс воздух. Мне показалось, что голос говорил о чем-то весьма срочном. Когда динамик умолк, я поинтересовался у Хичкока, не случилось ли чего, а тот изумленно ответил, что пассажиров девятичасового рейса на Каир попросили собраться у выхода номер семь.
— Да, — я кивнул, — мне тоже показалось, что я расслышал слово «Каир». А на каком языке она говорила? На арабском?
— На английском.
— Прошу прощения, — сказал я вежливо и отпил немного чая.
— Я говорил, — обратился Хичкок к Вулфу, — что если вам нужно довериться кому-то, то сомневаюсь, что на этом берегу вам удастся найти кого-нибудь лучше Телезио. Можете мне поверить, потому что я очень осторожный человек.
— Это лучше, чем я надеялся, — проворчал Вулф. — Ещё вопрос: как обстоит дело с самолетом от Рима до Бари?
— Сейчас скажу. — Хичкок прокашлялся. — Его арендовали, и он должен быть в полной готовности. — Он вынул из кармана потертый кожаный бумажник, порылся в нём и достал листок бумаги. — Вас встретят по приезде, но если случится накладка, то здесь вы найдете фамилию нужного человека и номер телефона. — Он передал бумагу Вулфу. — Это стоит восемьдесят долларов, причём вы можете расплатиться именно долларами. Агент, с которым я имею дело в Риме, Джузеппе Дрого, — хороший человек по римским стандартам, но способен постараться извлечь личную пользу из контакта со своим знаменитым другом. Конечно, он должен знать ваше имя. Теперь, если с Римом все, я снимаю с себя ответственность.
Вулф не выразил удовольствия, что свидетельствовало о том, насколько он сосредоточен на своей поездке. Любой человек, обладающий десятой частью его самомнения, напыжился бы как индюк, узнав, что его известность докатилась до Рима.
Немного позже громкоговоритель произнес, по-видимому на английском, что объявляется посадка на самолёт до Рима, и наш хозяин проводил нас к выходу. Когда мы выруливали на взлетную полосу, шеф помахал ему на прощание рукой.
Вулф снова занял место у окна, и мне пришлось вытянуть шею, чтобы впервые взглянуть на Европу. День был хороший и солнечный, у меня на коленях лежала карта, и, после того как мы пересекли Ла-Манш, было очень интересно смотреть на Брюссель, остающийся слева, Париж справа, затем Цюрих слева, Женева справа или Милан слева, Генуя справа. Я легко узнал Альпы и даже разглядел Берн. А вот Флоренцию, к великому сожалению, пропустил. Пролетая над Апеннинами, мы угодили в воздушную яму и падали добрую милю или около того, пока не выровняли курс, что, в общем-то, было достаточно неприятно; некоторые пассажиры даже выразили неудовольствие. Но не Вулф. Он только закрыл глаза и сжал губы. После такой встряски я счёл вежливым заметить:
