Жорж Сименон - Красный свет
Он держал в руке домкрат. Полетело правое заднее колесо, и рядом с ним, не опуская оружия, стоял Сид.
— Сменить сумеешь?
— Сумею.
Чтобы не наклоняться, он опустился на колени, потом на четвереньки и начал устанавливать домкрат, как вдруг почувствовал, что его выворачивает, бессильно вытянул руки вперед и рухнул наземь, икнув:
— Извините.
Сознания он не потерял. И не стой рядом Хэллиген с пистолетом, ощущение не было бы даже неприятным.
Все в Стиве ослабло, тело и голову словно выпотрошили, он был теперь не способен к малейшему усилию, и ему оставалось одно — положиться на судьбу и ждать.
А вдруг он заснет? Ну и что? Нечто подобное он испытал всего раз в жизни, как-то вечером, когда они принимали у себя друзей и он пил из всех бокалов подряд. Когда они с Ненси остались одни, он упал в кресло, вытянул ноги, с огромным облегчением вздохнул и блаженно улыбнулся: «Кончено!»
Хотя о том, что было дальше, он в основном знал из рассказов жены, у него все-таки создалось впечатление, что некоторые эпизоды он запомнил и сам. Ненси заставила его выпить кофе, большую часть которого он пролил, потом нюхать нашатырный спирт. Говоря с ним резким, командирским тоном, она помогла ему подняться, но он все время валился в кресло, и Ненси в конце концов потащила мужа на закорках, так что ноги его волочились по ковру.
«Я не хотела, чтобы дети утром застали тебя в гостиной и увидели, как ты валяешься в кресле».
Ей удалось его раздеть, натянуть на него пижаму.
А вот Хэллиген дотащил его за руку до откоса и бросил там в густой траве.
Глаза у Стива были открыты, он не спал. Он понимал, что происходит, слышал, как вполголоса ругается его спутник, орудуя скрипящим домкратом.
Не стоит портить себе кровь: в любом случае он в его власти.
Беззащитный, как новорожденный младенец. Слово его позабавило. Он несколько раз мысленно повторил:
«Беззащитный!» Наконец он заметил, что лежит головой в крапиве, и с трудом сел.
— Не двигаться!
Он не пытался отвечать. Он знал, что скорее сдохнет, чем выдавит из себя хоть слово. Напрягшись, он еще мог шевелить губами, но звук получался не сильнее, чем у засорившегося свистка.
Разве он не объявил, что это его ночь? Жаль, что здесь нет Ненси — вот бы посмотрела на него. Правда, она ничего бы не поняла. Впрочем, будь она с ним, ничего бы и не случилось. Сейчас они уже приехали бы в лагерь.
Он не знал, который час. Ему теперь и знать не нужно.
Ненси не решилась бы разбудить м-с Кин. Ее зовут Гертрудой. Когда м-р Кин откуда-нибудь издалека зовет жену, на весь лагерь разносится: «Гертруда-а-а!»
Кина зовут Гектор. Детей у них нет. Кин носит шорты цвета хаки, придающие ему вид мальчишки-переростка; на шее у него всегда висит маленькая труба — ею он созывает лагерных ребят. Он играет с ними во все игры, лазит на деревья, и, чувствуется, делает это не ради заработка и не по обязанности, а потому, что это его забавляет.
А Сид — экое невезение! — все еще бьется над колесом. Видимо, ужасно злится и сквозь зубы бормочет ругательства.
Намерен ли он его убить? Впрочем, это ему ничего не даст, а лишь рано или поздно приведет на электрический стул, как он сам недавно выразился.
А может, бросит его здесь? Стив пожалел, что не надел плаща: он стал мерзнуть.
Раз ему все-таки удается не заснуть, он, пожалуй, еще соберется с силами. Хотя голова у него была как свинцом налита, он не позволял себе закрыть глаза и впасть в беспамятство. Если бы не распухший, словно парализованный язык, он сумел бы повторить все, что наговорил за вечер. Может, не по порядку, но все же сумел бы.
Он был убежден, что не наболтал глупостей. В сущности, он все время гнул свое и ни о чем теперь не жалеет.
Ни о чем, кроме плаща, и еще о том, что вовремя не спросил о судьбе матери той девчушки. Он убежден, Сид ответил бы. При тех отношениях, которые между ними сложились, у него не было оснований скрывать от Стива что бы то ни было. К тому же обо всем уже сообщали по радио.
Вероятно, Ненси все еще в автобусе. Как она устроится, очутившись в Хэмптоне? Оттуда до лагеря еще миль двадцать плохой дороги вдоль моря. Как она поступит, если не достанет такси, а хэмптонские гостиницы, что вполне возможно, окажутся переполнены?
Сбросив твидовую куртку, чтобы легче было работать, Сид уже затягивал гайки. Поставил запасное колесо на место, запер багажник, но не потрудился сунуть туда продырявленную покрышку. Машина-то не его!
Стиву было интересно, что собирается делать Хэллиген. Он, кажется, в затруднении, вид у него озабоченный. Наконец, надев куртку, тот подошел к откосу. Стал над Стивом, долго смотрел на него, потом наклонился и беззлобно, как бы для очистки совести, отвесил ему две пощечины.
— Теперь подымешься?
Стиву не хотелось вставать. Пощечины не вывели его из приятного оцепенения, и он равнодушно смотрел на попутчика.
— Пробуй!
Стив легонько покачал головой. Он не успел прикрыть лицо рукой и получил еще две затрещины — Ну а теперь?
Он встал — сначала на четвереньки, потом на колени; губы его шевелились, но слов было не разобрать.
— Не бей меня!
Почему он думал о девчушке и улыбался? Положение-то — хоть плачь! С помощью Хэллигена он добрел до машины и плюхнулся на сиденье, но не туда, где место водителя.
IV
Еще не раскрыв глаз, он уже удивился своей неподвижности. Он не успел еще ни вспомнить, как ехал в машине, ни сообразить, где может сейчас находиться, но инстинкт подсказывал ему, что в этой неподвижности есть нечто неестественное, даже угрожающее.
Вероятно, Стив слегка пошевелился и оттого почувствовал острую боль в затылке, словно тело пронзили тысячи иголок. Он решил, что ранен, чем и объясняется тяжесть в голове.
Он готов был поклясться, что ни минуты не спал, и не мог понять, чем объясняется провал в памяти: он же ни на секунду не переставал ощущать ровное движение машины.
Сейчас, однако, это ощущение утрачено. Он или ранен, или болен. Из боязни узнать правду, которая обязательно будет безрадостной, Стив оттягивал встречу с ней, вновь и вновь силясь впасть в бесчувственное состояние.
Ему это почти удалось, и тело опять начало погружаться в оцепенение, когда совсем рядом так пронзительно, как он никогда еще не слышал, загудел клаксон и мимо, со свистом разрезая воздух, промчалась машина.
Почти сразу за ней прошел грузовик с провисшей цепью, которая, ударяясь об асфальт, дребезжала, словно дюжина колокольчиков.
Ему показалось, что он слышит перезвон настоящих колоколов, но только очень далеко, дальше, чем щебет птиц и свист дрозда, но это, должно быть, просто плод воображения, такой же, как неестественно голубое небо, где повисли два сверкающих облачка.
