Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз
– Боже всемогущий! – буквально возопил Шоу. – Вы полная идиотка! Теофилиус хотел передать эти деньги церкви, чтобы купить себе спасение! Это были грязные, проклятые деньги! Они поступали ему от сдачи внаем квартир в трущобах – все они до последнего пенни были выжаты из бедняков, получены от содержателей борделей, от хозяев дешевых пивнушек и мастерских с потогонной системой безжалостной эксплуатации, от торговцев опиумом и содержателей мерзких опиекурилен, где наркоманы валяются вповалку и докуриваются до полного забвения. Вот откуда берутся денежки Уорлингэмов! Покойный епископ доил таким образом дома на Лисбон-стрит, доил до последней капельки, и только Богу одному известно, сколько еще на свете подобных домовладельцев. И именно на эти денежки он выстроил этот проклятый огромный дворец, полный всяческих удобств, – для себя и своей семьи… Гнусный самодовольный ханжа!
Анжелина обеими ладонями прикрыла рот, костяшки ее пальцев побелели, по лицу текли слезы. Селеста на нее даже не смотрела – сестры как бы отдалились друг от друга, пребывая в жутком шоке, сломавшись под руинами их былого мира. Она стояла с сурово нахмуренным лицом, глядя куда-то в пространство поверх голов всех присутствующих. В душе у нее кипели, все больше разогреваясь, неутолимая ненависть и невыносимая злоба.
– Теофилиус знал об этом, – неумолимо и безжалостно продолжал Шоу. – И в конце концов, когда понял, что умирает, это ввергло его в ужасное состояние. Он попытался вернуть эти деньги, но было уже поздно. Я тогда ничего не знал об этом – не знал даже, что этот осел Клитридж побывал у него, не знал и для чего предназначались эти деньги. Я просто положил их обратно в банк, потому что они принадлежали Теофилиусу и их не следовало просто так оставлять валяться на полу. А их происхождение я узнал только тогда, когда это выяснила Клеменси. И рассказала мне. Свои деньги она все раздала, ей было стыдно. Она пыталась хоть как-то восстановить справедливость…
– Это ложь! Сатана говорит твоими устами! – Джозайя Хэтч бросился вперед, его лицо покраснело, руки он протянул вперед, как клешни, пытаясь вцепиться Шоу в горло и удушить его до смерти, чтобы остановить поток этих ужасных разоблачений. – Ты богохульник! Ты заслуживаешь смерти – не могу понять, почему Господь не поразил тебя! Разве что Он оставил это нам, бедным созданиям своим, сделать за Него эту работу! – Он уже успел свалить Шоу на пол, исполненный жуткой ярости и чудовищного отчаяния.
Питт рванулся сквозь толпу, которая стояла неподвижно, словно громом пораженная. Он расшвырял всех в разные стороны – и мужчин, и женщин, – ухватил Хэтча за плечи и попытался оттащить его от Шоу. Но у того откуда-то взялась неодолимая сила – видимо, от набожности, от сознания собственной правоты, способной подвигнуть, если понадобится, даже на мученичество.
Питт орал на него, хорошо понимая при этом, что Хэтч его не слышит.
– Ты дьявол! – шипел Джозайя сквозь зубы. – Ты богохульник! Если оставить тебя в живых, ты опошлишь и осквернишь все доброе и чистое! Ты будешь продолжать изблевывать свои гнусные идеи, порочить все добрые дела прошлого! И сеять семена сомнения там, где должна быть вера! Ты будешь продолжать распространять свои лживые измышления насчет епископа и принуждать людей издеваться над ним, высмеивать его, тогда как раньше они его глубоко уважали и почитали! – При этом он плакал, но его руки по-прежнему скребли по горлу Шоу; волосы упали ему на лоб, лицо стало лиловым. – Лучше уж пусть один негодяй умрет, чем все люди иссохнут и погибнут от неверия! Тебя нужно выкинуть из общества – ты только и можешь, что все пачкать, порочить и разрушать! Тебя бы в море утопить с мельничным жерновом на шее! Лучше бы ты никогда не родился, чем тащить других людей вместе с собою в ад!
Питт с силой ударил его по лицу, и Джозайя Хэтч после нескольких конвульсивных движений – руки судорожно мелькали в воздухе, рот беззвучно открывался и закрывался – упал на пол и замер, закрыв глаза и сжав кулаки, как когтистые лапы.
Джек Рэдли пробился сквозь толпу из другого конца комнаты и поспешил на помощь Томасу, нагнулся над Хэтчем и прижал его к полу.
Селеста потеряла сознание, и Олифант подхватил ее и опустил на пол.
Анжелина плакала, как ребенок, потерявшийся, одинокий, утративший все надежды.
Пруденс приросла к полу, как будто из нее вытекла вся жизнь.
– Позовите сюда констебля Мёрдо! – крикнул Питт.
Никто не пошевелился.
Томас рывком приподнялся, собираясь повторить свой приказ, но краем глаза заметил, что Эмили уже спешит к выходу в коридор и к парадной двери, где стоял на страже Мёрдо.
Тут все собрание наконец зашевелилось. Зашуршала тафта, заскрипел китовый ус корсетов, послышались охи и вздохи, женщины прижались поближе к мужчинам.
Шоу кое-как поднялся на ноги – лицо его было бледно, глаза провалились в глазницы. Все отвернулись, кроме Шарлотты. Она подошла к нему. Доктор весь дрожал и даже не пытался оправить одежду. Волосы его стояли дыбом, галстук болтался под ухом, воротничок был оторван. Пиджак был весь в пыли, один рукав оторвался, на лице виднелись глубокие царапины.
– Так это был Джозайя! – Его голос звучал хрипло – горло было повреждено. – Это Джозайя убил Клем! И Эймоса! Он хотел убить меня. – Шоу выглядел очень усталым и пребывал в полном замешательстве.
– Да, – сказала Шарлотта мягким и очень ровным тоном. – Он хотел убить вас – все это время. Линдси и Клем он убил по ошибке, случайно, потому что вас не оказалось дома. Хотя, вероятно, он не возражал бы против того, чтобы угробить заодно с вами и Эймоса – у него не было причин предполагать, что того нет дома, как было и в случае с Клеменси.
– Но почему? – У доктора был очень обиженный и недоумевающий вид, как у ребенка, которого беспричинно отшлепали. – Да, мы ссорились, но это же не такая серьезная причина…
– Это для вас она несерьезная. – Шарлотта вдруг обнаружила, что ей очень трудно, даже больно говорить. Она понимала, какую рану сейчас ему нанесет, но никак не могла этого избежать. – Вы ведь насмехались над ним, высмеивали его…
– Бог ты мой, Шарлотта, – он же сам на это напрашивался! Это же был законченный ханжа… все его идеи и ценности – полный абсурд! Он молился на покойного Уорлингэма, на этого алчного, мерзкого и совершенно развращенного и коррумпированного негодяя, пытавшегося выступать в роли святого, который не просто грабил кого попало, но грабил бедных и несчастных! А Джозайя всю жизнь восхвалял его в своих лживых проповедях…
– Но все это было ему страшно дорого, – заметила она.
– Ложь это все! Шарлотта, все это ложь!
