Александр Бородыня - Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером
Дверь в каюту оказалась заперта. Олесь дернул пару раз за ручку, надавил коленом, надавил плечом. В отличие от верхних палуб коридор четвертого класса наполнялся и наполнялся гудением огромных дизелей, и от этой вибрации, от неприятных лампочек в крепких плафонах поэту стало не по себе.
— Я ее заперла, от греха, мало ли кто здесь еще ходит, — сильно шурша белыми рукавами, Виолетта вставила ключ, повернула, распахнула дверь в каюту. Голос у нее был быстрый и неостановимый. — Я все сделаю… Мы с Тамарой двадцать лет дружим… Девчонками еще вместе работали на трикотажке с инвалидами. И обе пошли в медицину!..
— Так она что, тоже врач?
— Врач! Она хороший специалист в отличие от меня, от дуры. — Голубые глаза тетки расширялись и сужались в какой-то ненормальной пульсации. — Но и врач может случайно умереть.
В каюте оказалось совсем темно, и, кроме глаз Виолетты Григорьевны, отражавших коридорную лампочку, ничего видно не было. Олесь стоял неподвижно в дверях, рядом с ним стоял капитан-директор, через минуту присоединились и остальные. Тяжело дыша после бега, Маруся попыталась включить свет, но Виолетта отстранила ее.
— Не надо, Тамара не терпит электричества! — Виолетта подняла шторки на окне, и стало видно, что на кровати внизу с правой стороны лежит умирающий человек. То, что женщина еще жива, можно было определить лишь по дрожанию ресниц. Глаза ее были закрыты.
— Подождите, — очень тихо попросила она. — Подождите, я должна сказать…
Отпихнув директора, Олесь склонился к умирающей, встал рядом на колени. Ему не терпелось узнать поскорее, что же произошло.
— Ну говорите. Говорите! — попросил он свистящим шепотом.
— Рассказывайте, — он положил блокнот на стол и посмотрел зачем-то в иллюминатор. За стеклом ходила ходуном, рябила темная пена. Горизонт приблизился и ощущался, как стена, на которую теперь идет корабль. — Рассказывайте, рассказывайте все по порядку. Тамара Васильевна, вы слышите меня? — Женщина молчала, и сосредоточившись на бледном лице, поэт продолжал: — Вы пошли в душ. Вы помните, как это было? Скажите, вы успели принять душ?
Сухие губы шевельнулись:
— Нет!
— Почему?
На затылке Олесь ощутил горячее дыхание капитана-директора. Он услышал, как Маруся недовольно фыркнула и вышла из каюты.
— В душевой лежал труп! — Тамара Васильевна чуть приоткрыла глаза. — Мужской труп… — В узких щелочках под веками дрожала влага. — Это был совсем еще мальчик. Я осмотрела его. Но он умер уже очень давно. — Олесь затаил дыхание, он боялся, что кто-нибудь вмешается, прервет, он прикусил губу, чтобы самому не сорваться на вопрос. — Он был очень плохо заморожен. Чем-то его накачали, не знаю чем, я не смогла определить препарат. Но препарат без запаха, видимо, что-то импортное… Наше лекарство я бы распознала…
— Дальше… Дальше… — прошептал поэт, не выдержав. — Что было дальше?
— Грудная клетка вскрыта. Он лежал на кафельном полу. — Губы ее искривились в подобие профессиональной улыбки. — Ну совершено как в анатомичке, никакой разницы. Все-таки я его осмотрела. Грудная клетка вскрыта, но вскрыта по старому шву… Его вскрывали как минимум два раза… Там был еще какой-то белый порошок… Просыпали на пол, смыли, но не весь…
— Какой порошок?
— Я не знаю! — глаза Тамары Васильевны опять закрылись, и она болезненно сильно задышала. — Не знаю!
— Давайте по порядку, — спокойно сказал Олесь. — Вы пошли в душ. Вы разделись, потом увидели труп. Вы вернулись в каюту сразу?
— Да.
— На теле покойника были татуировки?
— Да.
— Надписи?
— Да.
— Там было написано что-то про квадратное озеро?
— Бойтесь черных квадратных озер…
За спиной Олеся капитан-директор спросил шепотом:
— Но если она патологоанатом, то чего же она так испугалась?
— Она всегда боялась. Всю жизнь… — прошептала Виолетта. — Я думаю, здесь результат неожиданности, шок.
— Все равно не понимаю.
— Ну, если вы у себя дома в постели вдруг наткнетесь на морской холодный якорь, как вы себя почувствуете?
— Хреново, конечно!
— А когда якорь болтается на боку судна, это ведь нормально?
— Понял… Понял… Тише!
— Вы вернулись в каюту. Вы выпили коньяка, — продолжал поэт. — А потом пошли обратно в душ?
— Да.
— Труп был все еще там?
— Да.
— Вы осмотрели его еще раз, вы кому-нибудь успели сообщить о происшедшем?
— Нет.
— Вас ударили сзади по голове?
— Нет. Скорее это был платок с хлороформом…
— Почему вы решили?
— Язык распух, как бывает от хлороформа. — Глаза опять чуть приоткрылись, блеснули щелочками. — Но хлороформ с какой-то добавкой… Мне кажется, какой-то допинг.
— Скоты! — сказала Виолетта. — Но по крайней мере понятно, откуда взялся инфаркт.
— Мне, например, ничего не понятно! — сказал капитан-директор. — Может быть, объясните?
— Допинг и успокоительное на одной салфетке. Очень просто убить человека.
— Ничего не понимаю! — сказал директор и, вдруг повысив голос, крикнул: — Валентина!
Но Валентины рядом не оказалось, за время допроса в полутьме подружка капитана успела ускользнуть.
10
Корабельный врач, тощий старикан лет семидесяти пяти, одетый в хорошо пошитый темный костюм, на который халат был только накинут (халат даже не был застегнут в отличие от верхней пуговицы на идеально чистой рубашке, хотя был столь же гладким, как и узкий, с блестками галстук), потребовал, чтобы пространство вокруг больной было освобождено. Осталась помочь только Виолетта. Маруся скривила смешную рожу и, покидая каюту, прихватила верхнюю одежду. Она почти насильно надела на Олеся плащ, и поскольку поэт сопротивлялся, он хотел дежурить под дверью, боялся что-то упустить, потратила десять минут на уговоры. Маруся снова желала на верхнюю палубу, она аргументировала свое желание тем, что да, конечно, уже видела и море, и небо, и самолет, и белый инверсионный след, и это солнце, но еще не видела, а очень хочет увидеть ночные морские пространства. Предполагалось, что сие совершенно иные пространства.
— Маньячка! — подытожил Олесь, в который уже раз выбираясь по лестнице наверх. — Ты, если во что-то вцепишься, то обязательно зубами. И челюсть вилкой не разомкнешь.
Но Маруся не обиделась, хотя и следовало, она только ухватила поэта под руку. После многочисленных подъемов по крутым лестницам у нее сильно заболели ноги. Не признаваться же в этом, когда хочешь увидеть ночное Белое море.
