Энн Перри - Смертная чаша весов
— Да.
Харвестер не выдержал и встал, чтобы заявить протест.
— Ваша честь, это вторжение в частную жизнь; кроме того, свидетельства бездоказательны и не имеют отношения к делу.
Однако Рэтбоун не прервал допрос — он повысил голос так, что заглушил протест своего коллеги:
— Графиня фон Рюстов, после несчастного случая вы навещали принца Фридриха?
— Всего один раз, — сказала свидетельница.
— Пожалуйста, опишите нам его спальню.
— Ваша честь!.. — негодующе вскричал Харвестер.
— Это имеет прямое отношение к делу, ваша честь, — перебил его Оливер. — Я заверяю суд, что это очень важно!
Судья застучал молотком, призывая адвокатов к порядку, но его никто не слушал.
Эшли не мог допустить, чтобы ему таким образом заткнули рот: он вышел на середину зала и встал перед своим оппонентом.
— Ваша честь, показания свидетельницы опровергнуты самими обстоятельствами, — вновь обратился он к председателю суда. — Слушается ее дело, она — заинтересованное лицо. Все, что она собирается здесь сказать, не является…
— Нельзя опровергнуть то, что еще не сказано! — выкрикнул вышедший из себя Рэтбоун. — Мы должны дать ей право защитить себя…
— Но не за счет… — протестуя, перебил его Харвестер.
Судья поднял руки.
— Тихо!
Оба адвоката подчинились и наконец умолкли.
— Мистер Рэтбоун, — уже спокойным тоном произнес судья. — Я надеюсь, что вы, сэр Оливер, не добавите новых осложнений к и без того опасному положению вашей подзащитной.
— Нет, ваша честь, я этого не сделаю! — горячо заверил его адвокат Зоры. — Графиня фон Рюстов не скажет ничего, что не может быть подтверждено показаниями других свидетелей…
— Значит, ее показания не так важны, как вы заявили суду! — воскликнул Эшли. — Если их могут подтвердить другие свидетели, не лучше ли выслушать их? — Его лицо засветилось торжеством.
— Пожалуйста, мистер Харвестер, сядьте на место, — решительно велел ему судья. — Графиня фон Рюстов продолжит давать показания, и у вас будет возможность тоже задать ей вопросы. Если же она позволит себе какие-либо замечания, способные причинить ущерб интересам вашей клиентки, вы имеете право заявить протест, как сделали только что. Продолжайте, сэр Оливер. Только не тратьте наше время и не пытайтесь заставить нас выносить моральные суждения о вещах и поступках, не имеющих отношения к смерти принца Фридриха. Ваша подзащитная должна подкрепить доказательствами свое ужасное обвинение. Это единственное, что может спасти ее. Вы меня поняли, сэр Оливер?
— Да, ваша честь, — кивнул Рэтбоун. — Графиня фон Рюстов, прошу вас, опишите нам апартаменты, которые занимали принц Фридрих и принцесса Гизела в доме лорда Уэллборо, когда принц занемог.
В зале послышался шепот, свидетельствующий о разочаровании. Все ждали услышать о чем-то более волнующем и пикантном.
Даже Зора была несколько озадачена, однако послушно выполнила просьбу адвоката:
— У них были спальня, гардеробная и гостиная. И разумеется, туалетная комната и ванная, но там я не бывала. Не была я и в гардеробной. — Свидетельница бросила взгляд на своего адвоката, чтобы узнать, сказала ли она все, что он хотел услышать.
— Опишите, пожалуйста, гостиную и спальню, — кивком разрешил ей Рэтбоун.
Харвестер начал терять терпение, и даже судья уже выказывал беспокойство. Присяжные же явно были в растерянности. Внезапно трагедийный накал слушаний превратился в привычную судебную банальность.
Зора недоумевающе заморгала глазами.
— Гостиная была достаточно большой. Два эркера, окна выходят на запад, кажется, в какой-то затейливый садик… — начала она рассказывать.
— Ваша честь! — Эшли снова вскочил с места. — Какое это имеет отношение к нашему слушанию? Не собирается ли мой ученый коллега доказать, что принцесса Гизела каким-то образом через окно спускалась к тисовой аллее? Все становится сущим абсурдом, и это уже точно злоупотребление временем и умственными способностями суда!
— Именно потому, ваша честь, что я высоко ценю умственные способности суда, я не задаю свидетельнице наводящих вопросов! — в отчаянии возразил Рэтбоун. — Она не знает, какая деталь из ее наблюдений может объяснить нам, как было совершено преступление. А что касается траты времени, то мы потеряли бы его значительно меньше, если б мистер Харвестер не перебивал нас своими протестами.
— Я даю вам еще пятнадцать минут, сэр Оливер, — предупредил судья адвоката Зоры. — Если вы не начнете говорить по существу, я удовлетворю протест мистера Харвестера. — Затем он повернулся к свидетельнице: Прошу вас, графиня фон Рюстов, говорите покороче. Продолжайте, пожалуйста.
Зора была так же растеряна, как и остальные.
— На полу лежал, судя по рисунку, французский ковер розово-красных тонов, и такими же розово-красными были портьеры на окнах, — рассказала она. — Были стулья с обивкой такого же цвета, но я не заметила, сколько их было. И еще был небольшой стол орехового дерева в центре комнаты, а у стены, кажется, стояло бюро. Больше я ничего не помню.
— Цветы? — быстро подсказал ей Рэтбоун.
Эшли не удержался от громкого презрительного фырканья.
— Да, были цветы, — нахмурив брови, вспомнила графиня, — ландыши. Любимые цветы принцессы Гизелы. У нее всегда были ландыши в сезон их цветения. В Венеции они выращивались в теплице, так что даже зимой в их доме стояли букетики ландышей.
— Ландыши? — задумчиво повторил Оливер. — Букет ландышей? В вазе? В вазе, полной воды?
— Да. Без воды они быстро завяли бы… Вы хотите знать, не росли ли они в горшке? Нет, их выращивали в теплице, и садовник каждый день посылал принцессе свежие ландыши.
— Благодарю вас, графиня фон Рюстов, достаточно.
Все были неприятно поражены, в зале прошелестел шепоток, похожий на шум волны при отливе. Люди в недоумении смотрели друг на друга.
Присяжные вопросительно поглядывали на графиню фон Рюстов, ее адвоката и судью.
— И это вы считаете показаниями, относящимися к делу?! — резко воскликнул Харвестер.
Рэтбоун улыбнулся и обратился к Зоре:
— Графиня, ходили слухи, что вы испытывали чувство ревности. Ваше место в сердце принца двенадцать лет назад заняла принцесса Гизела. Поэтому вы избрали такой необычный способ мести. Вы ревнуете, потому что он женился на ней, а не на вас?
Лицо свидетельницы на мгновение отразило гамму самых противоречивых чувств: протест, презрение, печаль, горькое удивление и, наконец, совсем неожиданно, жалость.
— Нет, — сказала она очень тихо. — Ничто на свете не заставило бы меня поменяться с нею местами. Она задыхалась в атмосфере легенды, которую сама же и создала. Для всех они с Фридрихом были необыкновенной, нежно влюбленной парой, окруженной волшебством наших иллюзий, мечтаний и надежд. Но она была живой, реально существующей женщиной из плоти и крови. Они с принцем были Антонием и Клеопатрой — не было лишь кобры, от укуса которой погибла Клеопатра. Именно легенда принесла принцессе Гизеле славу и положение в обществе, создала ее образ. Без этого она была ничем, фикцией. Как бы принц ни зависел от нее и ни цеплялся за нее, высасывая из нее все силы, она не могла его оставить и поэтому научилась не терять выдержки. Собственными руками создав легенду, миф о себе, Гизела навеки стала заложницей его, иссушая себя, заставляя себя постоянно носить на лице улыбку, постоянно притворяться… Я не поняла выражения ее лица, когда она стояла на лестничной площадке, но сразу догадалась, что она ненавидит принца, хотя причины этой ненависти я еще не знала.
