Грант Аллен - Дело врача
— Она из театральной среды? — поинтересовался я, взглянув наконец на Холсуорси.
— Н-не совсем, — неопределенно отозвался он.
Я вытянул губы трубочкой, выпустил колечко дыма и продолжил допрос наугад:
— Мюзик-холл?
Он кивнул, но поспешил уточнить с горячностью, за которой крылось желание проявить справедливость к невесте, как бы сильно ни привлекала его Дафне:
— Девушка не становится менее порядочной только оттого, что она поет на сцене мюзик-холла!
— Разумеется, — согласился я. — Леди есть леди. Никакое занятие само по себе не может лишить ее этого звания… Но сцена мюзик-холла, согласитесь, редко способствует соблюдению добродетели.
— Так что же, вы разделяете предрассудки толпы?
— Помимо всяких предрассудков мир мюзик-холлов таков, что девушку, имеющую к нему отношение, трудно представить вместилищем всех добродетелей без достаточно веских доказательств.
— Я уверен, что она хорошая девушка, — с заминкой ответил Холсуорси.
— Тогда почему вы хотите бросить ее?
— Я не хочу. В этом-то все и дело. Напротив, я намерен сдержать свое слово и жениться.
— Только для того, чтобы сдержать свое слово? — удивился я.
— Именно, — кивнул он. — Это вопрос чести.
— Слабое основание для брака. Учтите, что я вовсе не намерен как-то повлиять на вас, хоть и прихожусь Дафне братом. Мне хочется только вникнуть в суть ситуации. Я даже не знаю, что думает о вас Дафне. Но вы обещали мне исповедь. Наберитесь же мужества и исполняйте!
Холсуорси не стал медлить.
— Понимаете, я был уверен, что люблю эту девушку, — начал он. — А потом встретил мисс Теппинг…
— Конечно, после этого все переменилось, — поддакнул я.
— И я не могу себе позволить разбить ее сердце!
Надо полагать, в данном случае он имел в виду не Дафне, а барышню из мюзик-холла.
— Боже упаси! — вскричал я. — Это было бы смертным грехом. Все, что угодно, только не это! — Здесь я перешел на деловой тон. — Отец ваш согласен?
— Мой отец? А как вы думаете? Он-то ожидает, что я найду себе жену в знатной английской семье!
— Ах, вот оно что… Хм-м-м, — протянул я и, направив на него кончик своей сигары, велел: — Продолжайте! Не скрывайте ничего!
Он откинулся на спинку кресла и поведал мне всю историю. Хорошенькая девушка; золотые локоны. Их познакомил некий друг. Сисси — милое, простодушное существо, чей ум и душа куда возвышеннее, чем та непрочная сцена, выйти на которую ее заставила лишь бедность: отец умер, мать в стесненных обстоятельствах….
— И вот, чтобы свести концы с концами, бедняжка Сисси решилась…
— Именно так, — пробормотал я, стряхивая пепел с сигары. — Распространенный случай самопожертвования. Вполне нормальный довод! Все как по нотам!
— Как это понимать? Выскажется, сомневаетесь?.. — взвился Холсуорси, явно сочтя меня закоренелым циником. — Уверяю вас, доктор Камберледж, бедное дитя… Хоть ей, конечно, далеко до мисс Теппинг как до неба… Она так невинна, так добра…
— Как цветочек в мае. О да! Я ничуть не усомнился. И все-таки: как вы дошли до того, чтобы сделать ей предложение?
Он слегка покраснел.
— Н-н-ну… Это вышло почти случайно, — сказал он робко. — Однажды вечером я зашел к ним в гости, но у матери разболелась голова и она удалилась, чтобы прилечь. Когда мы остались вдвоем, Сисси заговорила о своем будущем, о том, как тяжела ее жизнь. Потом она не выдержала и расплакалась. И тогда…
Я прервал этот поток слов взмахом руки.
— Довольно, — вставил я, выразив лицом сочувствие. — Дальнейшее хорошо известно.
Мы погрузились в молчание. Покуривая, я снова взялся за фотографию.
— Ну что ж, — сказал я наконец, — это лицо действительно кажется мне простым и приятным. Славное лицо. Вы часто видитесь?
— О нет. Сисси на гастролях.
— В провинции?
— Э-э-э… да. Сейчас они в Скарборо.
— Но она пишет вам?
— Ежедневно!
— Вы не сочтете чрезмерной дерзостью с моей стороны, если я попрошу вас показать мне какое-нибудь из этих писем?
Он отпер один из ящиков письменного стола и вытащил несколько конвертов. Просмотрев их, он выбрал одно, прочел его внимательно и сказал неуверенно:
— Думаю, не будет слишком серьезным нарушением конфиденциальности, если взглянете вот на это. В нем нет ничего особенного… Просто будничное любовное письмецо.
Я просмотрел поданный мне листок. Сесил был прав: типичная записочка в стиле «пронзенных сердец». Звучало, впрочем, довольно мило: «Скучаю, жду встречи — мне здесь так одиноко! Твое чудесное послание… Считаю дни… Вечно преданная тебе Сисси».
— Выглядит достоверно, — отметил я. — Однако полной уверенности у меня все еще нет. Вы позволите мне взять у вас и портрет, и письмо, чтобы показать их одной проницательной женщине? Я понимаю, что прошу слишком многого, но на такт и деликатность этой леди можно безусловно положиться.
— Как! Вы покажете это Дафне?
— Нет, что вы, — успокоил я его, улыбнувшись. — Как можно? Я имею в виду ее подругу и нашу общую знакомую, мисс Уайд. Она чрезвычайно тонко разбирается в людях.
— О, мисс Уайд я готов довериться целиком и полностью. Она ведь надежна, как сталь!
— Верно, — отозвался я. — Вы, по-видимому, тоже неплохо разбираетесь в людях.
— Я чувствую себя подлецом, — вздохнул Холсуорси. — Пишу изо дня в день к Сисси Монтегю — и все же посещаю мисс Теппинг ежевечерне. Но, увы… Иначе не получается.
— Дорогой друг, — сказал я, взяв его за руку, — как ни суди, а девяносто с лишним процентов мужчин — всего лишь люди!
Забрав письмо и фотографию, я отправился в клинику Св. Натаниэля. Когда закончился вечерний обход, я доставил свою добычу в комнатку Хильды Уайд и пересказал все услышанное. Лицо девушки сразу посуровело.
— Нужно быть справедливыми, — сказала она, подумав. — Дафне крепко любит этого человека. Но даже ради Дафне мы не должны принимать на веру то, что говорит не в пользу другой леди.
— Что скажете об этом? — спросил я, доставая фотографию. — Лично мне, признаюсь, это лицо кажется честным.
Хильда изучала портрет долго и пристально, даже взяла увеличительное стекло. Потом, склонив голову набок, произнесла задумчиво:
— На днях Меделайн Шоу подарила мне свою фотографию и заметила при этом: «Как мне нравятся эти современные портреты! Они показывают то, что могло бы реально существовать!»
— Вы хотите сказать, что техника ретуши очень усовершенствовалась?
— Именно. То, что мы видим, — нежное, невинное личико честной девушки, почти девочки, но… Вся невинность была привнесена фотографом.
