Патрик Модиано - Вилла Грусть
Мейнт появлялся то в одном, то в другом своем ярком смокинге, Ивонна надевала платья из муслина или крепа. Она любила и шарфы болеро. Я же был обречен вечно ходить в одном и том же фланелевом костюме и галстуке «Интернэшнл Бар Флай». Вначале Мейнт часто возил нас в «Святую Розу», кабаре на берегу озера недалеко от Ментон-Сен-Бернара, а точнее, в Вуарене. Он был знаком с его хозяином, неким Пулли. Мейнт сказал, что Пулли не имеет вида на жительство. Толстяк с мягким взглядом был сама деликатность. И со всеми сюсюкал. «Святая Роза» считалась шикарным заведением. Там собиралась та же роскошная публика, что и в «Спортинге». На террасе с перголой танцевали. Помню, я прижал к себе Ивонну и подумал, что просто жить не смогу без запаха ее волос и кожи, а музыканты играли блюз.
В общем, нам на роду было написано встретиться и соединиться.
Возвращались мы очень поздно, так что пес уже спал в гостиной. С тех пор, как мы с Ивонной стали жить вместе в «Эрмитаже», его меланхолия возросла. Каждые три часа он с обязательностью маятника обходил нашу комнату и опять ложился. Прежде чем удалиться в гостиную, он на какое-то мгновение застывал у окна, садился, навострив уши, и не то следил за перемещениями «Адмирала Гизана», не то обозревал окрестности. Меня потрясла деликатность печального зверя, я был очень тронут, когда понял, что он нас охраняет.
Ивонна надевала пляжный халат в широкую зеленую и оранжевую полоску и ложилась поперек кровати с сигаретой. На ее тумбочке между губной помадой и дезодорантом вечно валялись пачки денег. Откуда они взялись? Сколько времени она живет в «Эрмитаже»? Ее «поселили» сюда на время съемок. Но ведь съемки закончены? «Мне так хотелось, — призналась она, — прожить весь «сезон» на курорте! Этот «сезон» будет просто блеск!» «Курорт», «сезон», «просто блеск», «граф Хмара»… Кто кого обманывал, повторяя чужие заученные слова?
Может быть, ей нужен был друг? Я же относился к ней со всем вниманием, предупредительностью, деликатностью и влюбленностью восемнадцатилетнего мальчика. Первое время перед сном мы либо говорили о ее «будущности», либо она просила меня прочесть ей несколько страничек из «Истории Англии» Андре Моруа. И каждый раз, как я принимался за чтение, немецкий дог садился в дверях гостиной и с важностью смотрел на меня. Ивонна, в полосатом халате, растянувшись, слушала, слегка сдвинув брови. Я так и не понял, с чего вдруг ей, за всю свою жизнь не прочитавшей ни одной книги, полюбился этот исторический труд. Сама она не могла дать ясного ответа: «Понимаешь, это так здорово написано… Андре Моруа великий писатель». Полагаю, она случайно нашла «Историю Англии» в холле «Эрмитажа», и книга стала для нее чем-то вроде талисмана или доброй приметы. Она часто просила: «Читай помедленней!» — или спрашивала, что значит то или иное выражение. Она хотела выучить «Историю Англии» наизусть. Я сказал, что Андре Моруа еврей, автор изящных новелл и знаток женской психологии. Однажды вечером она с моей помощью написала ему письмо: «Господин Андре Моруа, я восхищаюсь вами. Часто перечитываю вашу «Историю Англии» и хотела бы получить ваш автограф. С уважением. Ивонна Х.»
Он почему-то не ответил.
Давно ли она знакома с Мейнтом? Целую вечность. У него тоже, кажется, есть квартира в Женеве, и они почти всегда и повсюду вместе. Мейнт «по мере сил» практиковал. Книга Моруа была заложена визитной карточкой с четкой надписью «Доктор Рене Мейнт», а в ванной, на краю одной из раковин, среди флакончиков я обнаружил рецепт снотворного с печатью «Доктор Р.С.Мейнт».
Каждое утро, проснувшись, мы находили под дверью записки от Мейнта. У меня сохранилось несколько штук; столько времени прошло, а от них все еще пахнет пачулями. Исходит ли этот запах от конверта, от бумаги или же — как знать? — от чернил, которыми писал Мейнт? Перечитываю первую попавшуюся: «Смогу ли я увидеться с вами сегодня вечером? Во второй половине дня мне нужно будет съездить в Женеву. Позвоню вам часов в девять в гостиницу. Целую. Ваш Рене М.» Или вот еще: «Простите, что я вдруг исчез! Дело в том, что я двое суток не выходил из номера. Меня поразило, что через три недели мне исполнится двадцать семь лет. И я стану очень, очень немолодым человеком. До скорой встречи. Целую. Ваша боевая крестная мать — Рене». Или эта, адресованная Ивонне, написанная странным неровным почерком: «Представляешь, кого я только что встретил в холле? Франсуа Молаза? грязную шлюху! И он подумал, что я пожму ему руку. Нет уж, дудки! Дудки! Да чтоб ей сдохнуть!» (Последняя фраза четырежды подчеркнута.) И множество других, тому подобных.
Они часто говорили между собой о незнакомых мне людях. Я запомнил некоторые имена: Клод Брэн, Паоло Эрвье, некая Рози, Жан-Пьер Пессо, Франсуа Молаз, Карлтон и какой-то Дуду Хендрикс, которого Мейнт величал свиньей… Почти сразу я догадался, что это местные жители; ведь если летом здесь курорт, то начиная с октября — обычный провинциальный городок. Мейнт рассказывал, что Брэн и Эрвье «преуспели» в Париже, Рози «получила от отца в наследство гостиницу в Ла-Глюза», а «эта шлюха» Молаз, сын владельца книжного магазина, задирает нос, каждое лето появляясь в «Спортинге» с социетарием театра «Комеди Франсез». Все они, без сомнения, друзья их детства и юности. Стоило мне о чем-нибудь спросить, Ивонна и Мейнт сейчас;е смолкали и отвечали уклончиво. Тогда я вспоминал паспорт Ивонны и представлял себе, как они лет в пятнадцать — шестнадцать выходят вместе зимним вечером из кинотеатра «Регент».
7
Хорошо бы отыскать программу «Турсервиса». На ее белой обложке зеленым пятном обозначено казино и намечен легкий силуэт женщины в стиле Жана-Габриэля Домерга. Проглядев перечень увеселений с точными датами, я бы лучше ориентировался во времени.
Как-то вечером мы решили воздать должное таланту Жоржа Ульмера, выступавшего в «Стортинге». Это было, кажется, в начале июля, стало быть, я уже прожил с Ивонной дней пять или шесть. Мейнт пошел с нами. На Ульмере был костюм очень насыщенного ярко-голубого цвета, я не мог на него наглядеться. Должно быть, в этой приятной голубизне было что-то магическое, поскольку, глядя на нее, я уснул.
Мейнт предложил чего-нибудь выпить. Тогда-то, в полумраке, среди танцующих, они впервые заговорили при мне о кубке «Дендиот». Я сразу вспомнил спортивный самолет с загадочным плакатом. Соревнования за кубок «Дендиот» чрезвычайно заинтересовали Ивонну. Это было что-то вроде конкурса на самый безупречный вкус. По словам Мейнта, для участия в нем необходимо иметь роскошный автомобиль. «Как во-вашему, «додж» годится или лучше взять машину напрокат в Женеве?» (Мейнт именно так поставил вопрос.) Ивонне хотелось попытать счастья. Жюри состояло из различных высокопоставленных лиц: президента Общества игроков в гольф с супругой, президента «Турсервиса», супрефекта Верхней Савойи, Андре де Фукьера (услышав это имя, я буквально подскочил от удивления и попросил Мейнта повторить сказанное, ну да, я не ослышался, самого Андре де Фукьера, издавна признанного «эталоном безупречного вкуса», чьи интереснейшие воспоминания я читал), господина и госпожи Сандоз, владельцев гостиницы «Виндзор», бывшего чемпиона по лыжному спорту Даниэля Хендрикса, ныне владельца самых роскошных спортивных магазинов в Межеве и в Альп д'Юезе (его-то как раз Мейнт и называл свиньей), какого-то кинорежиссера, его фамилию я никак не могу вспомнить (то ли Гамонж, то ли Гамас), и, наконец, танцовщика Хосе Торреса.
